Последняя роза Шанхая

Живот вырос еще больше. Я носила просторные туники, которые Ченг велел сшить для меня перед свадьбой, но теперь уже даже они не смогли бы скрыть ребенка, которого я носила. С каждым шевелением, с каждым толчком жизни внутри меня боль, сожаление и страх заставляли мое сердце колотиться сильнее. Отчаяние росло по мере того, как мой живот становился все круглее, а простые движения, такие как ходьба и подъем с кровати, становились проблемой. Я хотела, чтобы ребенок покинул мое тело, освободил меня, но в то же время я не хотела, чтобы он родился. Будь то мальчик или девочка, это дитя стало бы ходячим доказательством моей глупости, лицом моего позора.

И вот однажды я дремала в своей спальне, из которой медленно исчезали мои изысканные наряды один за другим. И тут вошла Пэйю.

– Я не верила тому, что говорили мои дети, но посмотри на себя, – сказала она, ее взгляд был полон презрения.

Я повернулась на бок, чтобы сесть. Я была тяжелой и неуклюжей, как свинья.

– Я хотела тебе сказать.

– Это ведь ребенок не от Ченга?

– Нет.

– Он приезжал несколько раз.

Мне нечего было ответить на это. Наш разговор в гостинице был последним, больше мы не виделись.

Пэйю нахмурилась.

– Ты ему сказала?

– Нет.

– Кто еще об этом знает? – вздохнула она.

– Только Синмэй. Я сказала ему до его отъезда.

– Ин?

– Он не знает.

– Мать Ченга?

– Не думаю.

– Ты должна выйти замуж за Ченга. Ты можешь сказать ему, что это его ребенок. Он не догадается.

– Конечно же догадается.

Она всплеснула руками.

– Да что не так с семейством Шао? Твой брат сбежал к американке, а ты беременна от иностранца. Неужели у вас нет чувства стыда?

Глаза защипало от слез, и я отвела взгляд.

– Что ты собираешься делать с ребенком?

Я посмотрела на свой живот, и мне захотелось разрыдаться. Всех этих месяцев страданий, одиночества и страха, размышлений о том, чтобы прыгнуть со стены, слез перед сном, видя, как мое стройное тело превращается в уродливый бочонок, покрытый растяжками и темными пятнами, было недостаточно. Мне все еще нужно было решить, что делать с ребенком, которого я не хотела.

– Я позабочусь об этом.

– Да, позаботишься. Потому что я не могу тебе помочь. У меня уже шестеро детей. Все голодают, все семейство хочет есть. Я не могу со всем справиться. Если ты собираешься остаться здесь, то сама разберешься со своей проблемой. Ты отдашь ребенка.

Я вздрогнула.

– Ты же не серьезно. Ты бы отдала своего ребенка?

– Ты не имеешь права задавать мне этот вопрос. Ты была помолвлена с богатым мужчиной, но забеременела от другого. Если бы твоя мать была жива, она велела бы тебе прыгнуть в колодец. – Пэйю вышла из моей комнаты.

У меня раскалывалась голова. Я не хотела иметь ничего общего с этой новой жизнью. Но отдать собственного ребенка было бы верхом подлости. Но и жить с этим ребенком тоже было бы позорно.

Глава 67

Эрнест

Он хранил прах Мириам в банке возле своей кровати. Каждый вечер перед сном он читал несколько слов из словаря Вебстера, как молитву. Будучи прилежной ученицей, Мириам подчеркнула многие трудные слова и сделала пометки на полях. Слезы текли по его щекам, он водил пальцем по написанным ею строчкам, вспоминая ее голос, ее широкие костлявые плечи, ее голову, скрытую под капюшоном, и ее оживленное, счастливое лицо в пекарне.

Теперь работа была его единственным спасением. Он вставал в четыре утра, съедал кусок хлеба с арахисовым маслом, пил соевое молоко и дешевый арбузный сок, и уже до рассвета наблюдал за выпечкой, заворачивал буханки хлеба и составлял балансовый отчет. Работа шла ему на пользу; она отвлекала его от мыслей о Мириам.

Но горе было подобно пышному тесту для хлеба. Вы обминаете его, а оно все равно поднимается. Когда Зигмунд заговорил о Мириам, Эрнест прослезился. Когда он увидел велосипед, на котором она ездила, он разрыдался. Он замкнулся в себе, перестал понимать вопросы людей, злился, когда другие улыбались. Все его мысли были заняты его оплошностью, которая стоила жизни Мириам. Все, что он видел, – это ее отсутствие.

Ему стоило отпустить ее с мистером Блэкстоуном.

Совершенно измученный, Эрнест ложился спать в семь вечера. Иногда он спал хорошо, иногда сон приходил с трудом. Одиночество было справедливым наказанием, и все же он хотел Айи – ее нежные руки, ее дразнящую улыбку, ее звенящий, как весенний ручей, голос. Он хотел увидеть, как она надевает свои туфли на высоких каблуках, прикоснуться к ее мягким икрам, провести пальцами по ее обнаженному телу.

Сон приходил все реже, он спал все меньше. А потом и вовсе не мог заснуть.

Он умылся в тазу, подравнял бороду и обрезал свои спутанные волосы, которые уже доходили до плеч. Затем запихнул все свои пожитки в чемодан, запер комнату и ушел.

* * *

В своей пекарне он повесил занавеску в углу рядом с кухней и передвинул туда стол. Он мог позволить себе большой офис или переехать в одну из купленных им квартир, но в пекарне он чувствовал себя как дома. В конце концов, это было любимое место Мириам в Шанхае.

Однажды вечером он почувствовал руку на своем плече.

– Эрнест. Посмотри на себя. Ты болен? – спросила Голда.