Последняя роза Шанхая

Холодным декабрьским утром я прислонилась к изголовью кровати, пот градом катился по лицу, шее и голому животу. После двух дней воплей и стонов, терзаемая волнами схваток, я совершенно выбилась из сил. Мои ноги были раскинуты в стороны, попа прилипла к луже слизи на тонкой простыне. Какое же это было облегчение – знать, что я вытолкнула его наружу. Мое тело освободилось.

Но я не испытывала ни счастья, ни покоя, только чувствовала эту пустоту, это безмерное горе. Я была красивой девушкой, желанной женщиной, проницательной деловой леди, которая могла бы стать самой богатой женщиной в Азии. И все же я лежала здесь, потела, истекала кровью, опухала, рожала ребенка, которого не хотела, – я была брошенной женщиной, беспомощным существом без будущего. Как же я позволила своей жизни выйти из-под контроля?

В воздухе раздался ряд странных звуков, беспомощных и душераздирающих, как ноты его фортепиано. Насмешка над джазовым прошлым, которое одурачило меня.

– Никчемная девочка, – пробормотала Пэйю. Несколькими умелыми движениями она запеленала скользкий сверток и сунула большой палец в рот малышке, чтобы заставить ее замолчать.

Я вспомнила, на чем она настаивала несколько месяцев назад. После всех этих дней ненависти к себе и сожалений я все еще не знала, что делать с ребенком.

– Отдай ее мне.

– Не стоит. Как только ты ее подержишь в руках, то уже не отдашь. Она разрушила твою жизнь. Если ты оставишь ее, ты погубишь репутацию семьи Шао.

Я замотала головой, но слова подвели меня. Малышка брыкнулась, пеленка соскользнула, обнажив родимое пятно на правой лодыжке.

– Пожалуйста. Только на мгновение.

Пэйю уставилась на сверток.

– Кто мы, женщины? Только инструмент для родов. Мужчина берет нас, вводит в нас свой пенис, а затем продолжает свою жизнь с другими женщинами. Нам остается глотать слезы и растить его детей. Впрочем, дети ничуть не лучше. Они неблагодарны и лишь хотят, чтобы их кормили и кормили, требуют все больше и больше.

Мне хотелось, чтобы она сказала что-нибудь еще, или похлопала меня по плечу, или сказала, что я молодец. Или, может, оставила бы меня в покое и позволила мне спокойно поспать. Потому что я была истощена, мое тело истерзано, а слезы не прекращались.

Снова послышался тот слабый голосок, похожий на плач пойманного в ловушку животного. Я приподнялась на локтях.

– Что происходит? Что ты делаешь?

– Я делаю тебе одолжение, младшая сестра. У тебя нет ни мужа, ни собственного жилья, ни денег. Твоя мать сделала бы то же самое, если бы была жива. – Пэйю стояла в дверях.

– Вернись. Дай мне хотя бы увидеть ее. Пожалуйста, позволь мне увидеть ее.

Она не хотела подходить ближе. Я попыталась сесть, мучительная боль пронзила нижнюю часть моего тела. Мои руки ослабли.

– Я ничего не вижу. Дай мне посмотреть.

Пэйю опустила руки. Усилием воли я приподнялась и вытянула шею, влажные волосы попали мне в рот. Пучок пуха, бледное лицо с красными прыщиками – этот маленький комочек смотрел на меня глазами Эрнеста.

* * *

Я спала, плакала и спала еще больше. Я мало пила, мало ела. Вынужденная оставаться в комнате, я была слаба и апатична. У меня были галлюцинации. Мне снились глаза Эрнеста.

* * *

Стояла холодная зима. Дни проносились словно ветер, скользивший сквозь онемевшие пальцы. Бледный утренний свет заиграл у моих ног, когда я встала с постели, серебристые сумерки сгустились, когда я прошла через спальню во двор и дальше в гостиную. Когда я смотрела на Пэйю, мне казалось, что я пытаюсь вглядеться в пустоту. Где она?

Она не говорила мне.

Я потеряла свою дочь, потому что не боролась за нее, потому что не любила ее.

Из-за двери донесся голос Ченга. Он принес клейкий рис с курицей, который все домочадцы поглотили с жадностью. Он спросил, не хочу ли я немного.

– Войди.

В белом костюме и белой панаме Ченг подошел к моей кровати, осветив комнату солнечными лучами. Он выглядел красивым, сильным и утонченным, как обычно, но его голос звучал сдавленно.

– Что с тобой случилось, Айи?

Я оперлась на него. Я ни о чем не просила, ни о его сочувствии, ни о прощении, только о плече, на котором можно поплакать. Было так приятно чувствовать знакомый запах его сигарет, знать, что кому-то все еще небезразлично, хочу ли я рис с курицей. Я рассказала ему все.

Он коснулся пальцами моей щеки. Его голос был на удивление нежным, на удивление уверенным.

– Я знаю, что у нас ничего не получилось. Ты многое пережила. Я по-прежнему хочу заботиться о тебе, Айи, даже если…

Для мужчины, которому было невыносимо видеть, как я хожу перед другими мужчинами без бюстгальтера, его слова много значили.

* * *

Два дня спустя я вышла замуж за Ченга.

Шел восемнадцатый день января. Жизнь была странной. С детства мне говорили, что я выйду замуж за Ченга. Мы дрались, играли со сверчками во дворе и брали уроки английского у нашего репетитора, пока наши родители болтали и пили жасминовый чай в гостиной. Мы были Цин Мэй Чжу Ма, зеленой сливой и бамбуковой лошадкой[11], добрыми друзьями детства и предназначенной судьбой парой.