Последняя жертва войны (сборник)

Фельдшер остановился и повернулся к немецкому сержанту. Сделав еще пару шагов, тот тоже остановился, едва не налетев на Виктора. Сержант удивленно посмотрел на конвоируемого и обомлел: в темноте опустившегося вечера лицо фельдшера буквально сияло решимостью. Сержант схватился за автомат в надежде подавить пробившуюся на поверхность волю, но не успел. Сильный удар в ухо свалил фашиста в грязь, и в ту же минуту всей массой на него обрушился неистово орущий Виктор. Борьба была решительной. Каждый понимал, что в этом по-настоящему мужском поединке цена победы – собственная жизнь. И молодые самцы отчаянно боролись, не желая погибать во цвете лет. Теперь уже никто не кричал. В тишине раздавались лишь глухие звуки от ударов и натужное сопение противников. В какое-то мгновение Виктор, изловчившись, забрался на лежащего на спине немца и, собрав последние силы, сомкнул на его шее пальцы. Послышался сдавленный хрип и хруст ломающегося кадыка. Виктор, страшно оскалившись, смотрел на закатывающиеся глаза врага, но вдруг ойкнул и обмяк. Из его левого бока чуть ниже последнего ребра торчала рукоятка ножа. Хватка ослабла, но Виктор в предсмертной агонии продолжал душить немецкого сержанта. Через пару минут все было кончено, и темнота ночи опустила тяжелый занавес на сцену, где только что отыграли трагедию, оставив после спектакля остатки декораций – два безжизненных молодых тела.

Глава 11 Приказ к отступлению

Настал декабрь. Зима на правах хозяйки запорошила мир белым метровым снегом, нагнала метели и ударила жгучим морозом. Безмятежная белизна спрятала от глаз чахлое, загнивающее село, скованное кандалами оккупации. В памяти жителей, как легенды о древних счастливых временах, которые уже казались приснившимися в затяжном летаргическом сне, хранились воспоминания о том, как по первому снегу весь сельский люд выбегал на улицу, выволакивая кто лыжи, а кто санки. Детишки устраивали бойкую возню на пригорке, где было удобно съезжать на салазках. Да и взрослые заражались общим весельем, позволяя себе тряхнуть стариной и разок-другой под общий радостный смех съехать с пригорка. Теперь эти отголоски мирной жизни казались несбыточными мечтами. Лязг немецких танков под ненавистный иностранный говор стал лейтмотивом нынешней зимы.

Анна подошла к изрядно исхудавшему настенному календарю и, оторвав лист с надписью «4 декабря», посмотрела на улицу…

Это утро началось не совсем привычно и даже неожиданно. Чуть свет в дом вбежал испуганный лейтенант и передал заспанному майору шифровку, чем вызвал крайнюю степень его недовольства по поводу отнятых у него сладостных минут предрассветного сна. Клаус, прочитав донесение, ударился в легкую панику и тут же стал раздавать сердитые приказы, исполнения которых требовал незамедлительно. Анне было дано особое поручение: приготовить что-нибудь вкусное, а из закромов на свет божий появились две бутылки прекрасного «Chateau Haut Brion». Через три часа весь личный состав немецкого батальона сиял начищенными сапогами и отполированными касками. Ровно в полдень к дому подъехал штабной «фольксваген», из которого спустились два важных офицера в черной гестаповской форме. Радушный хозяин при полном параде, самолично встретив их у крыльца, провел в дом, но долгого разговора не получилось. Уже через двадцать минут гестаповцы, все так же молча, вышли из комнаты, ведя перед собой Клауса Хейнеса – теперь уже бывшего майора СС. У одного из офицеров в руках был именной парабеллум бывшего майора – тот самый пистолет, из которого Клаус две недели назад так неудачно подпортил портрет Великого Фюрера.

Приказом начальства обязанности командующего были переданы лейтенанту Фрингсу, что вызвало в нем моментальное преображение не только внутреннего свойства, но и физического. Проводив офицеров, молодой лейтенант тут же напустил на себя важного виду и вальяжности хозяина. Плечи долговязого лейтенанта распрямились, шаг сделался тяжелее, а лоб между бровями прорезала невесть откуда появившаяся властная складка. Походкой победителя Фрингс прошел в комнату и вызвал к себе Маргариту.

…«Хрен редьки не слаще», – подумала Анна и, скомкав оторванный календарный лист, швырнула его в помойное ведро.

В зале дома культуры, имитирующем приемный покой сельской больницы, воняло немытым телом, мочой и прелым сеном. На сцене, где когда-то восседал президиум, сейчас вповалку лежали больные. Спертый, непроветриваемый воздух зала подернулся тяжелой поволокой болезни.

– Они были как белые бабочки. Чудесные бабочки по сцене! Легко-легко! – мычал в лихорадочном бреду Степан.

– Пить… Ради бога, дайте воды, – молил знакомый по колхозным собраниям гнусавый голос.

Анна принесла воды и, переговорив с бригадиром, вышла из дома культуры. После того как умер Виктор, за сельского врача остался бригадир, когда-то окончивший ветеринарный техникум.

Когда Анна дошла до своего дома, лейтенант стоял перед строем немецких солдат и строго раздавал приказы. Дождавшись конца построения, Анна подошла к Фрингсу.