Последняя жертва войны (сборник)

– С вашего позволения, я давно уже хотела попросить о помощи. В сарае троим нужен врач. У них высокая температура, их бьет озноб. Без лечения они могут умереть.

– Трое, говорите? – призадумался лейтенант. – Сержант, этих троих вывести из села и показать врачу.

– Благодарю вас, господин Фрингс, – обрадовалась неожиданному благородству немецкого офицера Анна, – вы очень добры.

Через пятнадцать минут трое немецких солдат в сопровождении Анны вошли в актовый зал дома культуры. Поднявшись на сцену, где лежали больные, солдаты бесцеремонно поставили на ноги тех, на кого указала Анна, и пинками погнали их к выходу.

– Куда это их? – спросил бригадир.

– К врачу, – ответила Анна. – Я попросила лейтенанта показать их доктору.

– Ясно… – горько выдохнул бригадир. – От этого врача еще никто не возвращался.

Немецкий грузовичок с больными селянами остановился у поля, некогда засеянного подсолнухами. Засыпанное снегом, оно было похоже на огромный нетронутый лист ватмана.

Высадив больных, солдаты подвели их к небольшому обломку стены, оставшейся от разрушенной железнодорожной станции. «Иди, товарищ, на…» – гласила уцелевшая часть знаменитого лозунга на полуразрушенной стене. Старожилы помнили, как когда-то местный художник по заданию начальства на стене, напротив которой останавливались поезда, нарисовал на фоне больших и ярких подсолнухов бравого тракториста с крестьянкой, которые своим счастливым видом и призывом: «Иди, товарищ, к нам в колхоз» – заманивали в родное село колесящих по советским просторам людей.

Шатающихся на слабых ногах мужчин подвели к грязной, изрешеченной отверстиями от пуль стенке. Три черных сгорбленных и дрожащих на холоде фигуры доживали последние мгновения своей жизни.

Степан, собрав последние силы, выпрямился и, посмотрев на буднично переговаривающихся о чем-то немецких солдат, удивленно моргнул. Перед ним с автоматами в руках стояли три одетых в белоснежные балетные пачки немца, а из кабины грузовичка, нервно подергивая длинным хоботком, выглядывала огромная бабочка. Докурив сигаретку, один из балерунов носком пуанты изящно вдавил окурок в снег и направил на Степана дуло автомата. Последовала короткая команда, и тут же оглушительный треск автоматов градом пуль срезал стоящих у стены людей.

Вечер провожал еще один унылый день. По комнате легкой дымкой расстилалась «Прелюдия №4» Шопена, любовно исполняемая на пианино. Красивая мелодия мягко окутывала мир теплой пеленой, делая его томным и печальным. Музыка накрывала село тончайшей кисеей, сглаживала реальность, уносила в прошлое, где не было ни войны, ни смертей, а немцы ассоциировались только с фамилиями Гёте, Бах, Ницше и Шопенгауэр. Анна с отсутствующим видом убирала со стола, когда гневный окрик лейтенанта вернул ее в душную комнату.

– Was herumkramst du? Schnelle![14]

Анна вздрогнула и, втянув голову в плечи, поспешно выбежала из комнаты с грязной посудой в руках.

Лейтенант, вальяжно раскинув ноги, сидел на диване между Маргаритой и Ольгой. Положив руки им на колени, он купался в ощущении своего превосходства и власти.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату без стука вбежал чем-то обеспокоенный радист. Лейтенант открыл глаза и метнул гневный взгляд на дерзкого солдата. Радист под его тяжестью вдруг опомнился и вытянулся в струнку в фашистском приветствии.

– Что вы себе позволяете, рядовой? – зло процедил сквозь зубы Фрингс.

– Господин лейтенант, срочная депеша из штаба! – с этими словами радист протянул листок бумаги офицеру.

Лейтенант взял бумагу и молча пробежался взглядом по депеше.

– Сейчас же свяжите меня со штабом! – крикнул лейтенант и прошел в другую комнату, где располагался пункт связи.

Анна мыла посуду на кухне, когда увидела встревоженного лейтенанта, который почти бегом направился в связную. Тонкая стенка кухни, отделявшая ее от связной, обеспечивала превосходную слышимость, поэтому во время переговорных сеансов всех, включая Анну, выгоняли на улицу. Но сейчас за ней никто не пришел, и Анна осталась на кухне, слыша все происходящее за стеной. Через несколько минут жужжания до Анны вдруг донесся голос радиста, вызывающего штаб. После нескольких позывных радист передал трубку лейтенанту:

– Штаб на связи.

– Это лейтенант Фрингс. Я только что получил шифровку о выводе нашего подразделения из занятой точки и соединении его с частями 24-го моторизованного корпуса под командованием генерала Гейр фон Швеппенбурга.

В голосе лейтенанта чувствовалось волнение, но еще больше в нем сквозила досада.

– Что у вас там, черт возьми, происходит? – отбросив церемонии, выпалил Фрингс.

Наступила тишина. Очевидно, лейтенант слушал собеседника. Было понятно, что с того конца связи приходили не самые радостные новости, что выливалось в короткие проклятия из уст лейтенанта.

– Не может быть… Но почему?.. Черт возьми! Будь они прокляты! Как это могло случиться, ведь наши войска в этом направлении намного превосходили русских в военной мощи… Ясно. Так точно. Я сейчас же распоряжусь.

Лейтенант громко повесил трубку и грязно выругался по-немецки.