Последняя жертва войны (сборник)

– Нужно разобраться с этими шалавами. До каких пор мы будем их терпеть? Они позорят весь советский народ. Все время, пока немцы были здесь, эти гниды не вылезали из их постелей.

– А до фрицев уводили наших мужей, – добавила другая, хотя все знали, что у нее никогда не было мужа.

С задних рядов раздался старческий голос:

– Привязать их за волосы к конскому хвосту, да и пустить в галоп. В стародавние времена так и делали с порчеными девками.

– Правильно, нужно кончать с ними, – подытожил гнусавый голос.

Люди, подхваченные общей идеей, повскакивали со своих мест и, не обращая внимания на испуганную Анну, прижимавшую к себе плачущую девочку, в едином порыве устремились к их дому.

Странное чувство жалости защемило сердце старой учительницы. Она не испытывала его к невесткам еще никогда. Сколько раз сама она втайне мечтала придушить этих распутных девах! Но вот сейчас привычное омерзение, гадливость и ненависть вперемешку с обидой за преданных сыновей почему-то оставили ее. Перед ревущей волной человеческого гнева она вдруг обмерла и закричала:

– Люди добрые! Опомнитесь! Остановитесь! Они ведь тоже жертвы этой проклятой войны! И досталось им от фрицев не меньше вашего!

Бригадир резко обернулся. Налитые яростью глаза его требовали возмездия. И уже не имело никакого значения, на кого прольется буря ненависти и злобы, так долго копившая силы в сердцах обездоленных селян. И насколько решение будет справедливым, тогда никого не интересовало.

– А вы по-прежнему против советской власти? Неужели вы будете отрицать, что в школе велась пропаганда немецкой культуры, когда вы называли ее великой? Уж не вы ли называли дикостью священный гнев народа, убившего фашиста в соседней деревне? Или это не вы работали у них переводчицей, помогая захватчикам в их делах против нашей Родины?

– Но если бы я не переводила вам их приказы, они бы давно расстреляли вас!

– Буржуйка! Изменница! Предательница! – понеслись из толпы многоголосые женские ругательства, перемежаемые потоками отборной брани.

– Я не изменница, я учительница.

– Для кого? Для наших расстрелянных детей? Это ты виновата в их смерти.

– Это она! Она! – со всех сторон услышала Анна сквозь боль и страх.

Несколько не по-женски крепких и сильных кулаков уже успели оставить отметины на ее теле. Клочья волос, с хрустом вырванных из ее головы, летели во все стороны. И последним, что увидела несчастная женщина, перед тем как потерять от боли сознание, была неестественных размеров подошва армейского кирзового сапога, впечатавшаяся в область переносицы.

К переставшей сопротивляться жертве хищники потеряли всякий интерес. Ярость бурлила в разгоряченной толпе, а жажда крови звала осмелевших в своем единстве баб на новые подвиги.

– Вы не люди, слышите? Вы звери! – собирая остатки сил, чтобы остановить удаляющуюся в сторону ее дома толпу, прокричала едва очнувшаяся Анна.

Только ее уже никто не слышал. Могучая разгоряченная масса, будто стервятники, почуявшие запах свежей крови, рвалась к цели, и теперь ничто не могло остановить ее.

Анна подобрала оборванные лоскуты платья, чтобы прикрыть наготу, еле-еле поднялась и села на измятой и вытоптанной оголтелым табуном траве. Вдали шумела толпа селян, рвущаяся к ее дому. Возникло странное ощущение, что все это она уже видела когда-то… И точно так же рвались вперед народные массы, прорываясь на штурм Зимнего дворца. И так же жаждали они свежей человеческой крови…

«Обычная житейская логика – удел большинства людей, – вспоминала Анна слова старого профессора. – Если человек плюнет на общество, то общество не обратит на это внимания, а если общество плюнет на человека, то он захлебнется».

На мгновенье все стихло. Людское море замерло перед домом учительницы. Порывистым шагом бригадир поднялся на крыльцо. Громко стукнула входная дверь, распахнутая резким ударом трофейного армейского сапога. Бригадир по-хозяйски прошел внутрь.

После ухода немцев Анна вынесла из дома весь скарб вместе с мебелью и без сожаления сожгла. Себе она оставила лишь старые фотографии и книги. Старое пианино было выволочено в сарай и накрыто простыней. В доме не должно было остаться ничего, носящего следы прикосновения фашистских лап. Что делать с невестками, которых чьи только руки не касались, и уже негде было пробы ставить, Анна не знала.

* * *