Последние врата

Пеструшка, наверное, тоже родилась зелёной и с крыльями, но приключилась с ней какая-то беда, какую дед Федя так и не смог себе вообразить, и очутилась она – без крыльев и вся в рваных ранах и проплешинах – на лесных болотах, куда скидывают крепостные всякую павшую животину. И где дед Федя, тогда ещё молодой, ещё не основавший стана, ошалело скитавшийся по дебрям, из жалости подобрал скулящую странную ящерку. Вынес к чистому ручью, прополоскал в воде, смыв грязь, кровь и лохмотья содранной чешуи. Ящерка затихла. Федя подумал, что сдохла, и пошёл себе вдоль ручья. Оставаться в этом страшном месте было нельзя. Перед тем, изрядно наплутавшись, он вышел к людям. Так он думал, что к людям. Оно, конечно, люди там тоже были. Пятеро их, как и Фёдор, голых, сидело и лежало на поляне. Разных: молодых и старых, высоких и низких, двое сплошь волосатых… Одинаково измученных, как он сам. Он было собрался показаться им на глаза. Когда подлетели двое в зелёном, светлолицые, глазастые и остроухие, обличьем похожие на людей, верхами на змеях горынычах. Подняли людей. Трое были сильно изранены, едва стояли. Зелёные объявили, что в свой мир принимают готовых присягнуть ему на верность и забирают из леса только здоровых, калеки останутся здесь. Спросили, понятно ли? Люди молчали. Тогда зелёные повели здоровых с поляны. Остальные зашумели и тоже двинулись, сколь могли. Один зелёный призадержался и положил всех троих короткими стрелами.

Федя больным не был, силой бог не обидел. Работник был хороший, про каких говорят: золотые руки. За любое дело брался, для чего в охотку сновал между тремя сёлами через лес. В лесу же и провалился в какую-то ямину, пойдя незнакомой тропой. Недели три не мог взять в толк, где и как оказался. Скитался то болотом, то лесом. С наскоро выломанной рогатиной. Такой невидали насмотрелся, что стал склоняться к мысли, что на тот свет попал. А увидев этакую скорую расправу, какую над покойниками на том свете ни к чему учинять, понял, что точно жив. И жить хочет. Но был он горбат. Сызмальства. Калека, значит. Значит, среди зелёных людей вместо помощи: одежды, еды и какой-никакой крыши и работы – ждёт его только стрела. Быстрая и верная. Горбат был Фёдор, но не глуп. Грамотен и начитан. Может, свихнулся, подумал он тогда, но нет, вот они – убитые люди с торчащими из них хвостами стрел. В наших краях давно ружья. Значит, края не наши, хоть речь и понятна. В какие такие края можно угодить в одночасье – к змеям горынычам и стрелам калёным, он рассуждать не стал. Двинул Федя обратно в глушь на промелькнувшее в его блужданиях межозерье чуть в стороне от болот. Вода там была чистой, коренья и рыба съедобной, каменья годны на кресала. Шныряли мелкие толстые зверушки. Прожить можно. До каких пор – не стал загадывать. Себя превозмог, но стрелы, уходя, повыдергал – голому человеку в скитаниях бесценный груз. Обогнув болота и облюбовав местечко, принялся за землянку. И очень удивился, увидав давешнюю, пёструю от шрамин, ящерку. Так и прижилась при нём Пеструшка, маленькая увечная змеюка горыновна, выросла на дедовых глазах в большую сильную работягу, дракону, как называли её станичные.

"Вот и внучка дождался", – тихо про себя радовался дед Федя, – "ребятам покажу".

Ребята, в разное время прибившиеся к деду и осевшие на стане, не сразу друг с дружкой свыклись, притёрлись – до драк доходило. Но вообще-то попались хорошие, не вредные. Первый – молодой однорукий Федин земляк, одной правой управляется – любо-дорого! Второй – постарше, иного роду-племени – на болоте пол-лица потерял, а полступни ещё раньше оттяпало, когда с того света падал, но руки проворные. Ещё трое – бородатый здешний бывший изыскатель, на многое открывший деду глаза, мохнатый тщедушный парнишка и мохнатая же дородная тётка – были целыми и здоровыми, пришли вместе, но со стана никуда двигаться дальше не пожелали, сразу взялись помогать по хозяйству. А ещё немало бедняг просто отлежалось, осмотрелось и разбрелось строить свои станы. Сегодня все на перешейке рыли канаву, непроходимую для крепостных. То годами никого не бывало. А тут зачастили трое – ребята их издали приметили. Ищут что-то. Или кого-то. Всё одно – хорониться надо.

Дед Федя ещё полюбовался на махонькое зелёное копошащееся под маткиным боком чудо и вышел из сарайки. И нос к носу столкнулся как раз с теми тремя крепостными!

– Здорово, отец! Рыбки не продашь копчёненькой?

– Отчего ж нет?

Дед Федя не узнал своего враз севшего голоса. Видел мечи, видел самострелы. Но гордость хозяина не позволяла выказывать страх. Да и странными были гости. Не в зелёном, улыбчивые. Два крепких мужика и девочка. Троих своих зверюг – чёрных – привязали за плетнём, как и положено добрым гостям в обычном человечьем селе. "Зря ребятки там роют, надрываются – вишь, верхами они. Добрались", – подумал дед. Вслух сказал:

– Можно и рыбки. Ну, пошли к огню, попробуете.

Повёл по стану, так и чувствуя незащищённым голым горбом опасность, исходящую от незваных гостей.