Последние врата

В четыре руки угомонив борщ, наскоро отдирали с плиты его багровые плевки и возвращались к прерванным делам: Патя быстро-быстро скоблила картошку, Лариса так же скоренько размётывала по сковороде ровными люляшками бараний фарш. У окна раздачи уже маячила официантка Гуля. Досадуя на перегон не меньше поварихи, не приставала, делала вид, что заказ не из спешных, сосредоточенно собирала с тарелок нетронутый хлеб. Бабка-посудница, на сей раз удачно не расплескавшая переливаемое из фужеров обратно в бутыли крепкое цумадинское и лёгкое кизлярское, хвастливо и надоедливо повторяла неизвестно кому:

– Смотри, какой глаз-алмаз!

Лариса передёрнулась – никак не могла привыкнуть к такому крохоборству. К раздаче подскочил шеф, просунулся в окно, повертел головой, тускло блестя фиксами, понукнул её:

– Слушай, кровь не пей! У меня жена и двое детей! Отпускай блюдА, в самом деле…

Быстро перебрав чеки и гремя супниками, девушка принялась разливать борщ.

– Сметанки хорошо поставь на суп – клиентА приличные, не халам-балам…

– Как по норме положено, так и отпускаю! – взвилась Лариса.

Рамазан поспешно ретировался от греха подальше. Повариха попалась ещё та: то целыми днями спокойная, вроде, всё по уму делает, то как с цепи сорвётся – в позапрошлом рейсе на этом же перегоне чуть гирькой не зашибла…. Последний рейс – он и есть последний. Лучше не лезть. Главное достоинство повара, считал он, – не попадаться. А Лариска ни разу ни на чём не попалась. И он всегда не в накладе…

Поезд пошёл ровнее, мягче.

Из салона доносились пьяная гортанная перебранка и умиротворяющее журчание шефа. Разгорячённая компания темпераментных накачанных парней едва дождалась, когда организованно отобедает детская тургруппа из Манаса, и теперь упорно навёрстывала застольное общение и утоляла молодой здоровый аппетит. Хорошо хоть, пока не задевали хорошенькую официантку и не ломились в кухню к уже замеченной зорким чайным глазом молоденькой русской поварихе… И такое случалось. Мужчин в бригаде было четверо, отбиваться приходилось не впервой, но Рамазан считал, что полюбовно улаженное дело принесёт больше выручки, и до драки старался не доводить.

Лариса уже раскидала люля по баранчикам-нержавейкам, сдобрила лучком, смоченным в уксусе, свежей зеленью. Бряк-бряк-бряк – живо наставила на поднос.

– Помидорками ещё обложи, – взмолилась Гуля, – такие крутые сидят…

– Не положено! Что отбито, то даю. Отбивай – даже фри докину, оливками засыплю и коньяком залью.

Лариска с утра была не в духе. Не выспалась. Всю ночь мучили тревожные сны. Плотные шторы в штабном вагоне были исправны, не то, что в кухне, опускались легко, и слепящие огни прожекторов, проносящихся мимо их фирменного поезда, не могли беспокоить вымотавшуюся за день ресторанную бригаду. Купе спало как убитое. Только она ворочалась. Несколько раз неудержимо засыпая от усталости и просыпаясь от одного и того же кошмара. Снился сосед Надир, объятый лиловым пламенем.

Ларису соседи по дому жалели и уважали, как жалели и уважали её мать – тихую, скромную, работящую разведёнку, самозабвенно поднимающую двух дочерей. Лет десять назад весь дом переживал вместе с ней трагедию – искал пропавшую младшую дочурку. Часть детских садов на лето вывозили на дачи за Тарки-Тау. Так вот одна младшая группа в один из сончасов почему-то осталась без присмотра. И малышка как в пропасть канула. Мать же умерла три года назад, устав ждать встречи с дочкой на этом свете, как объясняла старая соседка Рухсара-баджи. Далёкой тётке не разрешили опеку – по бедности. Соседи помогли старшей сиротке отбиться от детдома, окончить школу и кулинарку. Сейчас Лариса зарабатывала на переезд к тётке. Потому что только соседи и относились к ней по-человечески. А на улицах и в городском транспорте она была как соринка в глазу. И наоборот, смуглые продавщицы, скучающие в пустых магазинчиках и лавчонках, и жгуче-вороные под косынками хозяйки регистратур, приёмных и прочих барьеров присутственных мест не видели и не слышали её в упор… Все, кто мог уехать из родных мест, ставших почему-то чужими, давно уехали. Хотя почему уехали и почему уехали не все, было, в общем-то, понятно. Ранее крепкая дружба народов, износившаяся от массовой нищеты и протёртая до дыр передачей власти всех уровней из рук в руки, трещала по всем швам. Кроме того, находились охотники вспарывать её изнутри автоматными очередями и рвать в клочья из гранатомётов. В трёх часах езды от города вот уже несколько лет с переменным успехом разворачивалось "крупномасштабное силовое воздействие на бандформирования", и выехать из региона стоило очень недёшево.

Лариса могла бы и не возвращаться из этого последнего рейса – трудовую книжку и расчёт она уже забрала. Могла остаться в столице, сразу купить билет до тётки. Только бросить мамины вещи и комнату, нажитые тяжким трудом, на произвол судьбы она не могла.