Последние врата

Петулия среди всей этой радостной суматохи места себе не находила: то впадала в сладкое оцепенение, то, охваченная деятельным жаром, принималась невпопад распоряжаться устроителями празднества, то в тревожном смятении слонялась по подворью. Венценосная чина, отговорившись от приезда немочью, уже прислала богатые дары. И чома на некоторое время нашла себе занятие, роясь в дарованных сундуках. Яромиры рядом не было – Цанг увёз очередную дюжину выпускников для боевого посвящения в храм Скорби-о-Друге – и чоме некому было высказать томившие её чувства. Несколько раз порывалась она написать подруге – переполнявшие слова не шли на листок. А и полились бы – сожгла б тот лист немедля, стыдливо пряча это половодье от чужих глаз, ни с кем не смея отправить, доверить расстоянию самое сокровенное. То ли дело – уши близкого человека. Да-а, чухины уши…

Чуха сильно болела после испытательного боя. Противнику её что, отлежался с полчаса, говорят, башкой потряс, вывихи вправил, руку в лубки перехватил, синяки растёр, мастерам присягу подтвердил, что мстить не станет (многие тогда проспорили) – и в тот же день укатил, только морозная пыль столбом. А чуху она застала чуть живую – места целёхонького на ней не было. Так ведь и не надела оберега, дурочка. Выходить удалось только чудом. Хорошо, старуха эта, мастерица, догадалась заговорённую рубаху подсунуть. Чома тогда, осматривая воспалённые раны, будто сама испытала невыносимую боль, излучаемую подругой. Это ощущение боли долго не отпускало её и потом, когда исцеление свершилось и чуха пошла на поправку. Зато пришло новое ощущение – уверенности в своём могуществе. Целители капища отступились, а она – смогла!

Нет, без чухи предсвадебное ожидание было просто невыносимо…

Чома была, пожалуй, единственной, кто не только не сетовал на необычайную спешность – в опасении упустить что-либо важное в церемонии, – но и горел желанием поторопить события.

Наконец, в утро урочного дня, Петулия, омытая и причёсанная, разодетая и разубранная, неописуемо красивая, чуть поуспокоилась – ведь счастье было уже на полпути к ней. Гордо восседая в материнском возке, она выехала с подворья – встретить жениха.

Так же щебетали птицы и пышно зеленели сады, так же бестолково-радостно толпились поселяне и так же благоухали от доброй снеди бесконечные столы, так же улыбалось ласковое солнце и лёгкоё дуновение ветерка нежило разгорячённые нетерпением щёки… Всё, как на прошлой свадьбе, волновало и притягивало, всё просило запечатления в сердце – разумеется, на веки вечные! Всё сулило небывалое счастье во исполнение загаданных ещё тогда, под озаряющимся огнями небом, желаний. А оно было так близко – сразу же за крепостной стеной…

Вот показался чеканный строй дозоров. Чомино сердечко затрепетало – стоило больших трудов сдержать себя в руках, не понукнуть возницу и не помчаться вскачь, круша все приличия, навстречу суженому.

Понеслись ровные ряды зелёных и чёрных шумилок. Петулия – с ликующей душой – напряглась, подалась вперёд, чтоб лучше видеть, в ожидании парадного пролёта серебряных локков. Но, как и в прошлый раз, за дружиной потянулись нарядные гости: владетельные пары и чомы, витязи и маги, а дале – возки с дарами…

Что ж это такое? Чома более не слушала приветственных криков, напряжённо вглядываясь в хвост встречной процессии. На губах её застыла, будто приклеенная, вежливая и приветливая – приличия ради перед дорогими гостями – улыбка. Биения и жара сердца своего она тоже не слышала – в груди будто опустело. Пустота эта росла и ширилась, наполнялась холодом, растерянностью и обидой: там, где над головами, повязанные на древко копьЯ, развевались ленты дружек, там, где должен был находиться её любимый, не было ни одного локка – только изумрудные драконы.

Нет, не зря Собор тайно утвердил её преемницей угасающей венценосной чины. Ничто не выдало её смятения. Ничто не согнало приветливости с её чела и улыбки с её губ даже тогда, когда она ясно увидела, что среди толпящихся под лентами витязей Дэла нет.