Последний довод королей

Она отпустила его плащ, пригладила, похлопав по нему. А какой была моя жизнь в последние годы? Что у меня есть такого, о чём стоило бы по-настоящему жалеть? Лестницы? Суп? Боль? Ночи в темноте с воспоминаниями о том, что я натворил? Подъём поутру в запахе собственного дерьма? Будет ли мне жаль чая Арди Вест? Возможно, немного. Но будет ли мне жаль чая с архилектором? Почти удивительно, что я сам с собой этого не сделал, многие годы назад. Он уставился в глаза убийцы, суровые и светлые, как желтое стекло, и улыбнулся. Улыбкой чистейшего облегчения.

— Я готов.

— К чему? — Она вдавила что-то ему в руку. Рукоять его трости. — Если у тебя есть ещё дела к Байязу, не суй в них меня. Я не буду такой вежливой в следующий раз. — Она медленно попятилась к двери — к яркому прямоугольнику на фоне тёмной стены. Потом повернулась, и звук её шагов стал удаляться по коридору. За исключением тихого капанья воды с мокрого плаща, всё было тихо.

Итак, похоже, я выжил. Снова. Глокта поднял брови. Возможно, фокус в том, чтобы не хотеть этого.

Четвёртый день

Уродливый гад, этот человек с востока. Огромный здоровяк, одетый в вонючие плохо выдубленные шкуры и слегка ржавую кольчугу, служившую скорее для украшения, чем для защиты. Засаленные чёрные волосы, связанные тут и там грубо выкованными серебряными кольцами, мокрые от мелкого дождика. На щеке огромный шрам, и ещё один на лбу, а ещё бессчетное число ссадин и следов от мелких ран и подростковых прыщей, нос приплюснут и скошен, как погнутая ложка. Прищурился от напряжения, оскалив жёлтые зубы — двух передних не хватало, и он прижимал язык к прорехе. Это лицо всю жизнь ежедневно видело войну. Лицо человека, который жил мечом, топором и копьём, и каждый день жизни считал наградой.

Для Логена это было всё равно, что смотреться в зеркало.

Они крепко держали друг друга, как пара скверных любовников, не обращая внимания ни на что вокруг себя. Неуклюже двигались туда-сюда, качаясь, как повздорившие пьянчуги. Дёргали и тащили, кусались и толкались, рвали и сжимали, напрягаясь в застывшей ярости и дыша друг другу в лица кислым воздухом. Уродливый, изнурительный и смертельный танец, и дождь не стихал ни на миг.

Логен получил болезненный удар в живот, и был вынужден извернуться, чтобы избежать второго. Он неуверенно ударил головой, но лишь чиркнул лбом по лицу Урода. Чуть не упал, споткнулся и почувствовал, как парень с востока переместил вес, стараясь швырнуть Логена. Прежде, чем у него это получилось, Логену удалось врезать ему бедром по яйцам. Этого хватило, чтобы руки парня на миг ослабли, хватило, чтобы Логен смог просунуть руку к шее Урода.

Он мучительно поднимал эту руку, дюйм за дюймом, вытянутый указательный палец полз по щербатому лицу парня с востока, а тот смотрел на него, скосив глаза, и пытался убрать голову. Его рука болезненно сжала запястье Логена, пытаясь оттянуть его назад, но Логен опустил плечо и правильно распределил вес. Палец скользнул по кривящемуся лицу, по верхней губе, в кривой нос Урода, и Логен почувствовал, как сломанный ноготь впивается в плоть внутри. Он согнул палец, оскалил зубы и вывернул его изо всех сил.

Урод зашипел и забился, но сидел на крючке. У него не было выбора, кроме как схватить другой рукой запястье Логена и попытаться вытащить этот рвущий палец из своего носа. Но это освободило Логену руку.

Он выхватил нож и крякнул, ударив, его рука взлетала и опускалась. Быстрые удары, но со сталью на конце. Клинок хлюпал в животе Урода, в бедре, в руке, в груди, кровь лилась длинными полосами, забрызгивая их обоих, и стекала в лужи под их сапогами. Ударив достаточно, Логен схватил парня за куртку, поднял в воздух, стиснув зубы от усилия, взревел и швырнул его за стену. Урод рухнул вниз, обмякший, словно труп, которым скоро и станет, и упал на землю к своим товарищам.

Логен перегнулся через парапет, хватая ртом влажный воздух, и капли дождя текли с него вниз. Казалось, там внизу, у основания стены, сотни воинов толкались в море грязи. Дикие люди, из-за Кринны, где почти не знали нормального языка и не заботились о мертвецах. Все они промокли от дождя, измазались в грязи, прятались за грубо сделанными щитами и размахивали грубо выкованным оружием, зазубренным и жестоким. Их штандарты — рваные шкуры и кости — хлопали позади, словно призрачные тени в дымке дождя.