Последний довод королей

Глокта прошаркал по коридору до своей тяжёлой двери. В деле с Байязом мы не продвинулись ни на йоту. Ничего, что вызвало бы редкую улыбку на лице его преосвященства. Призыв и насылание. Боги и бесы. И вечно всё больше вопросов. Он нетерпеливо повернул ключ в замке, отчаянно желая присесть и снять тяжесть с дрожащей ноги. Что Гойл делает в университете? Гойл, Витари и две дюжины практиков — и все вооружены так, словно собираются на войну? Поморщившись, он перешагнул через порог. Должно быть что-то…

— Гах! — Глокта почувствовал, как его трость вырвали, и зашатался, хватаясь за воздух. Что-то врезалось ему в лицо и наполнило голову ослепительной болью. В следующий миг пол ударил его в спину и выбил из него дух. Глокта моргнул и пустил слюну, во рту стало солоно от крови, тёмная комната дико качалась вокруг него. Ну и ну, ну и ну. Кулак в лицо, если я не сильно ошибся. Это всегда действенно.

Рука схватила его за воротник и подняла. Ткань врезалась в горло и заставила запищать, словно цыпленка, которому вот-вот свернут шею.

Другая рука схватила Глокту за пояс, и его потащили — обмякшие колени и носки сапог скребли по доскам пола. Он инстинктивно слабо сопротивлялся, но добился лишь боли, прострелившей спину.

Перед его головой скрипнула дверь ванной комнаты и распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Его протащили по тёмной комнате к ванне, с утра наполненной грязной водой.

— Погоди! — прохрипел он, когда его перегнули через край. — Кто ты… брхрлрллхр!

Над его головой сомкнулась холодная вода, пузырьки забурлили вокруг лица. Его держали под водой, а он сопротивлялся, выпучив глаза от паники и шока, пока не начало казаться, что лёгкие вот-вот взорвутся. Потом его дёрнули за волосы — вода стала стекать с лица в ванну. Простая техника, но, несомненно, эффективная. Мне ужасно неуютно. Он хватал ртом воздух.

— Что вы… бларгхххх!

И снова в темноту, и весь воздух, который ему удалось вдохнуть, с бульканьем вышел в грязную воду. Но кто бы это ни был, он дал мне вздохнуть. Меня не убивают. Просто размягчают. Размягчают для вопросов. Я посмеялся бы над иронией… если бы во мне… ещё оставался воздух… Он толкался в ванной и молотил по воде. Его ноги бесцельно пинали, но рука на затылке была стальной. Рёбра вздымались, грудь сжималась, отчаянно желая втянуть воздух. Не дышать… не дышать… не дышать! Он как раз хлебнул полные лёгкие грязной воды, когда его выдернули из ванной и швырнули на доски — кашляющего, задыхающегося и блюющего одновременно.

— Ты Глокта? — женский голос, резкий и суровый, с сильным кантийским акцентом.

Она села перед ним на корточки, балансируя на носках, положив руки на колени. Её длинные коричневые ладони свободно свисали. На ней была мужская рубашка, мешковато висевшая на тощих плечах, мокрые рукава закатаны на костлявых запястьях. Её чёрные волосы были коротко пострижены и торчали на голове засаленной массой. По суровому лицу шёл тонкий бледный шрам, узкие губы сердито изогнулись, но сильнее всего сбивали с толку её глаза, сиявшие жёлтым в тусклом свете из коридора. Неудивительно, что Секутор не хотел следить за ней. Надо было его послушать.

— Ты Глокта?

Не было смысла этого отрицать. Трясущейся рукой он вытер горькую слюну с подбородка.

— Я Глокта.

— Зачем ты следишь за мной?

Он с болью уселся.

— Что заставляет тебя думать, будто я скажу хоть что-нибудь…

Её кулак ударил его в подбородок. Голова откинулась назад, из горла вырвался хриплый звук. Челюсти сомкнулись, и один зуб пробил снизу дыру в языке. Глокта прислонился к стене, тёмная комната качалась, глаза наполнились слезами. Когда всё встало на свои места, он увидел, что она пристально смотрит на него, прищурив жёлтые глаза.

— Я буду бить тебя, пока ты мне не ответишь, или не умрёшь.

— Спасибо.

— Спасибо?

— Думаю, ты можешь немножко ослабить хватку на моей шее. — Глокта улыбнулся, показывая ей окровавленные зубы. — Два года я был узником гурков. Два года в темноте императорских тюрем. Два года меня резали, сверлили и жгли. Думаешь, мысль о паре ударов меня пугает? — Он расхохотался, брызгая кровью ей в лицо. — Да мне ссать больнее! Думаешь, я боюсь умереть? — Он скривился от боли, пронзившей хребет, наклоняясь к ней. — Каждое утро… когда я просыпаюсь живым… я испытываю разочарование! Если тебе нужны ответы, тебе придется дать ответы мне. Баш на баш.