Последний довод королей

Глокта оставил Арди в её набитой мебелью гостиной, где она принялась изо всех сил напиваться ещё больше, и с того времени его настроение оставалось мрачным. Даже для меня. Ничто не может поднять настроение лучше, чем компания более несчастного человека. Проблема тут в том, что стоит их несчастью удалиться, как твоё собственное наваливается вдвое холоднее и мрачнее, чем раньше.

Он снова отхлебнул с ложки простую похлёбку и скривился, проталкивая пересолёную жижу в глотку. Интересно, насколько чудесно проводит время сейчас король Джезаль? Все его восхваляют, и все им восхищаются. Он набивает себе брюхо лучшей едой и наслаждается лучшей компанией. Глокта швырнул ложку в миску, его левый глаз задёргался, и он поморщился от волны боли в спине и в ноге. Восемь лет прошло с тех пор, как гурки меня освободили, но всё же до сих пор я у них в плену. И всегда буду. Заключён в камеру, которая не больше моего искалеченного тела.

Скрипнула дверь, и прошаркал Барнам, забрать тарелку. Глокта перевёл взгляд с чуть живого супа на чуть живого старика. Лучшая еда, лучшая компания. Он бы рассмеялся, если бы позволили разбитые губы.

— Закончили, сэр? — спросил слуга.

— Скорее всего. — Мне не удалось вытащить из задницы средства уничтожения Байяза, и разумеется, его преосвященство будет недоволен. Интересно, насколько недовольным он станет, прежде чем совсем утратит терпение? Но что можно поделать?

Барнам унёс тарелку из комнаты, затворил за собой дверь и оставил Глокту наедине с его болью. Что такого я сделал, чтобы заслужить всё это? И что сделал Луфар? Разве он не такой же, каким был я? Заносчивый, тщеславный и чертовски эгоистичный? Неужели он лучше меня? Тогда почему жизнь так жестоко наказывает меня и так обильно награждает его?

Но Глокта уже знал ответ. По той же самой причине, по которой Сепп дан Тойфель чахнет в Инглии с укороченными пальцами. По той же причине, по которой генерал Виссбрук умер в Дагоске, а вероломная магистр Эйдер всё ещё жива. По той же причине Тулкиса, посланника гурков, зарезали на глазах у вопящей толпы за преступление, которого он не совершал.

Глокта прижал больной язык к одному из оставшихся зубов. Жизнь не справедлива.

Джезаль важно вышагивал по коридору, точно во сне, только уже не в паническом кошмаре, как утром. Его голова кружилась от восхвалений, аплодисментов и одобрений. Тело сияло от танца, от вина и от возрастающего вожделения. Тереза шла рядом с ним, и он впервые за время своего недолгого правления по-настоящему почувствовал себя королём. Драгоценные камни и металл, шёлк, вышивка и бледная гладкая кожа возбуждающе сияли в мягком свете свечей. Вечер оказался приятным, а ночь обещала стать ещё приятнее. С расстояния Тереза могла казаться твердой, как алмаз, но Джезаль держал её в руках, и теперь понимал, что к чему.

Два раболепных лакея держали открытыми огромные обшитые панелями двери королевской спальни, и тихо закрыли их, когда король и королева Союза вошли. В дальнем конце комнаты доминировала огромная кровать. Высокие перья по углам балдахина отбрасывали длинные тени на позолоченный потолок. Тёмно-зелёные занавеси были широко призывно распахнуты, а шёлковое пространство за ними наполнено мягкими соблазнительными тенями.