— Очень многих. И я не горжусь этим. Ты оставил нам выбор из тёмных путей, Байяз, и мы принесли жертвы, которые должны были принести. Нет смысла спорить из-за прошлого. После того, как все эти века мы стояли по разные стороны великого разлома, я думаю, ни один из нас не убедит другого. Победители решат, кто прав, как они всегда и поступали, задолго до Старого Времени. Я уже знаю твой ответ, но Пророк просил меня задать вопрос. Ты придёшь в Саркант и ответишь за свои преступления? Примешь ли суд Кхалюля?
— Суд? — прорычал Байяз. —
— Тогда мы придём, — пробормотал первый ученик Кхалюля, хмуро глядя из-под своих прекрасных чёрных бровей. — Мы готовились к этому долгие годы.
Два мужчины мрачно смотрели друг на друга, и Джезаль хмурился вместе с ними. Он был возмущён внезапным ощущением, что вся война каким-то образом оказалась спором между Байязом и этим жрецом. А он, хоть и король, был словно ребёнок, подслушивающий спор родителей, и точно так же не имел права голоса.
— Назовите свои условия, генерал! — проревел он вниз.
Мальзагурт прочистил горло.
— Во-первых, если вы сдадите город Адую императору, то он готов позволить вам сохранить свой трон — как его подданному, разумеется, выплачивая регулярную дань.
— Как щедро с его стороны. А как же предатель, лорд Брок? Как мы понимаем, вы обещали ему корону Союза.
— Мы не очень привязаны к лорду Броку. В конце концов, город не в его руках. А в ваших.
— И у нас мало уважения к тем, кто поворачивается против своих господ, — добавил Мамун, мрачно глянув на Байяза.
— Во-вторых, гражданам Союза будет дозволено продолжать жить согласно их законам и обычаям. Они продолжат жить свободно. Или, по крайней мере, настолько свободно, насколько когда-либо жили.
— Ваша щедрость просто изумительна. — Джезаль собирался сказать это насмешливо, но в конце концов получилось не очень иронично.
— В-третьих, — крикнул генерал, нервно глянув в сторону Мамуна, — человек, известный как Байяз, Первый из Магов, будет передан нам, скованный цепями, чтобы быть доставленным в Храм Сарканта, на суд Пророка Кхалюля. Таковы наши условия. Если вы их отвергнете, то император повелел относиться к Срединным землям, как к любой другой завоёванной провинции. Многие будут убиты, многих обратят в рабство. Здесь будут поставлены гуркские управляющие, ваш Агрионт будет превращён в храм, а ваши теперешние правители… доставлены в темницы под императорским дворцом.
Джезаль инстинктивно приоткрыл рот, чтобы отказаться. Потом помедлил. Несомненно, Гарод Великий в подобной ситуации презрительно сплюнул бы, а то и помочился на сапоги посланника. Даже помыслы о переговорах с гурками противоречили его убеждениям.
Но, если подумать, условия были намного более щедрые, чем Джезаль ожидал. Возможно, если бы он стал подданным Уфмана-уль-Дошта, то власти у него стало бы даже больше, чем с Байязом, который заглядывал ему через плечо каждый миг каждого дня. Одним своим словом Джезаль мог бы спасти жизни. Настоящие жизни настоящих людей. Он поднял руку и мягко потёр кончиком пальца свои губы со шрамом. Он перенёс немало страданий на бескрайних равнинах Старой Империи, чтобы хорошенько и тщательно подумать, перед тем, как пойти на риск причинить столько боли такому количеству людей, и особенно себе. И упоминание о темницах под императорским дворцом заставило его помедлить.
Неестественно, что такое жизненно важное решение пало на него одного. На человека, который всего лишь год назад мог бы с гордостью признаться, что не знает ничего и ни о чём, а заботило его и того меньше. Но Джезаль уже начинал сомневаться, что хоть кто-нибудь на посту верховной власти хоть когда-нибудь по-настоящему понимал, что именно он делает. Лучшее, на что можно надеяться — это поддерживать какую-то иллюзию, что понимаешь. И иногда, возможно, легонько подталкивать бессмысленное течение событий в том или ином направлении, отчаянно надеясь, что оно окажется верным.
Но какое направление верное?
— Давайте ответ! — крикнул Мальзагурт. — Мне ещё нужно делать приготовления!
Джезаль нахмурился. Его уже тошнило от диктата Байяза, но эта старая сволочь, по крайней мере, играла какую-то роль в его восхождении на трон. Его тошнило от равнодушия Терезы, но, по крайней мере, она была его женой. А за этими исключениями его терпение кончалось очень быстро. Он просто не желал, чтобы ему приказывали под лезвием меча какой-то надутый гуркский генерал и его проклятый тупица-священник.