Последний довод королей

— Кажется, я… — всю его обычную уверенность как рукой сняло. В комнате стало морозно холодно, и он увидел, как перед лицом клубится пар от дыхания. Когда незваный посетитель подошёл ближе, Глокта неловко поднялся со стула, и нога мстительно заболела. — Что вам надо? — удалось ему прохрипеть.

На свету появилось лицо. Это был не кто иной, как Мофис, из банкирского дома Валинт и Балк.

— Семя, полковник. — И он улыбнулся своей безрадостной улыбкой. — Мне нужно Семя.

— Я… я… — Спина Глокты прикоснулась к стене. Дальше он отступать не мог.

— Семя! — Теперь голос принадлежал Гойлу, потом Сульту, потом Секутору, но все они требовали одного: — Семя! Я теряю терпение!

— Байяз, — прошептал он, зажмуривая глаза, и слезы потекли из-под его век. — Байяз знает…

— Тук-тук, палач. — Снова шипящий женский голос. Кончик пальца болезненно постучал по его голове. — Всё, что знает этот старый лжец, уже давно моё. Нет. Ты его отыщешь. — Полковник от страха не мог вымолвить ни слова. — Ты найдёшь его, или я вырву расплату из твоей искорёженной плоти. Так что тук-тук, пора просыпаться.

Палец снова постучал по его черепу, впиваясь в него, как острие кинжала.

— Тук-тук, калека! — прошипел ему на ухо жуткий голос, и дыхание было таким холодным, что казалось, прожжёт его голую щёку. — Тук-тук!

Тук, тук.

Какое-то время Глокта не понимал, где находится. Он резко поднялся, воюя с простынями и оглядываясь вокруг. Со всех сторон его окружали зловещие тени, и всхлипы его собственного дыхания отдавались в голове. Потом всё неожиданно встало на свои места. Мои новые апартаменты. Приятный ветерок, задувавший через единственное открытое окно, шевелил занавески в липкой ночи. Глокта увидел тень оконной створки на оштукатуренной стене. Створка хлопала по раме, закрываясь и открываясь.

Тук, тук.

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Поморщился, ложась обратно в кровать, вытянул ноги и пошевелил пальцами ног, чтобы избавиться от судорог. Эти пальцы гурки мне, по крайней мере, оставили. Всего лишь очередной сон. Все…

А потом он вспомнил, и его глаза резко раскрылись. Король мёртв. Завтра мы выберем нового.

Триста двадцать листков бумаги безжизненно висели на своих гвоздях. За последние несколько недель они стали мятыми, потрёпанными, засаленными и неопрятными. Делаясь всё грязнее, по мере того, как и само это дело всё глубже погружалось в грязь. Многие были замараны чернилами, покрыты сердито накарябанными заметками, с добавлениями или вычёркиваниями. По мере того, как людей покупали и продавали, запугивали и шантажировали, подкупали и обманывали. Многие листки изорвались в тех местах, где воск убирали, добавляли, заменяли на другие цвета. По мере того, как преданность менялась, обещания нарушались, а равновесие смещалось.

Архилектор Сульт стоял и сердито смотрел на листки, как пастух на беспокойное стадо. Его белая мантия измялась, а белые волосы разметались. Прежде Глокта видел его исключительно в идеальном состоянии. В конце концов ему придётся отведать крови. Своей собственной. Мне почти хочется рассмеяться, если бы у меня самого во рту не было так солоно.

— У Брока семьдесят пять, — шипел Сульт себе под нос, потирая за спиной руки в белых перчатках. — У Брока семьдесят пять. У Ишера пятьдесят пять. У Скальда и Барезина по сорок. У Брока семьдесят пять… — Он снова и снова бормотал числа, словно они были заклинанием, которое защитит его от зла. Или может быть от добра. — У Ишера пятьдесят пять…

Глокте пришлось сдержать улыбку. Брок, за ним Ишер, потом Скальд и Барезин, а Инквизиция с юстицией борются за остатки. После всех наших усилий всё почти так же, как когда мы начинали этот отвратительный танец. С тем же успехом мы могли всё это время править страной, и избавить себя от неприятностей. Возможно, ещё не слишком поздно…

Глокта шумно прокашлялся, и Сульт резко дёрнул головой.

— У вас есть что добавить?

— В некотором роде, ваше преосвященство. — Глокта постарался говорить как можно подобострастней. — Недавно я получил некоторую… тревожную информацию.

Сульт насупился, потом кивнул в сторону бумаг.

— Тревожнее этой?