Последний довод королей

Старики сели, причем, некоторые заметно морщились от боли, когда хрустели старые колени и щёлкали старые спины. Байяз беспечно опустился на стул на дальнем конце стола, напротив Джезаля, словно занимал его всю жизнь. Мантии шелестели, пока старые задницы ёрзали по отполированному дереву, и постепенно в комнате стало тихо, как в могиле. Один стул возле маршала Варуза пустовал. Тот стул, в котором должен был сидеть лорд-маршал Берр, если бы не исполнял свои обязанности на Севере. Если бы он не умер. Дюжина внушающих страх стариков вежливо ожидала, пока Джезаль заговорит. Дюжина стариков, которых он до недавнего времени считал вершиной власти, теперь отвечали перед ним. Такую ситуацию он не мог себе представить и в самых самодовольных мечтах. Он прокашлялся.

— Прошу вас, милорды, продолжайте. Я попытаюсь вникнуть по ходу.

Хофф кротко улыбнулся.

— Разумеется, ваше величество. В любое время, как только вам потребуется объяснение, вам нужно только спросить.

— Благодарю, — сказал Джезаль. — Благо…

Скрипучий голос Халлека перебил его:

— Тогда вернёмся к вопросу дисциплины у крестьян.

— Мы уже подготовили соглашения! — отрезал Сульт. — Соглашения, с которыми крестьяне радостно согласились.

— Клочок бинта, чтобы перевязать гноящуюся рану! — ответил Маровия. — Теперь только вопрос времени, когда снова поднимется восстание. Единственный способ избежать этого — дать простолюдину то, что ему нужно. Всего лишь справедливость! Мы должны включить его в процесс управления.

— Включить! — усмехнулся Сульт.

— Мы должны перенести бремя налогов на землевладельцев!

Халлек закатил глаза к потолку.

— Опять эта чепуха.

— Наша система стояла веками, — рявкнул Сульт.

— Она веками разваливалась! — бросил в ответ Маровия.

Джезаль прокашлялся, и головы стариков резко повернулись к нему.

— А нельзя ли просто брать с каждого человека налог пропорционально его доходу, независимо от того, крестьянин он или аристократ… и тогда, возможно… — Он стих. Ему эта мысль казалась довольно простой, но сейчас одиннадцать бюрократов потрясённо таращились на него, словно домашнее животное неосмотрительно впустили в комнату, а оно неожиданно решило заговорить на тему налогообложения. На дальнем конце стола Байяз молча изучал свои ногти. Оттуда помощи ждать не приходилось.

— Ах, ваше величество, — отважился успокаивающе проговорить Торлихорм, — такой системой было бы почти невозможно управлять. — И он моргнул, как бы говоря: "Как тебе ещё удается самостоятельно одеваться, с таким-то вопиющим невежеством".

Джезаль покраснел до мочек ушей.

— Понимаю.

— Вопрос налогообложения, — нудно заговорил Халлек, — чрезвычайно сложен. — И посмотрел на Джезаля, будто говоря: "Он слишком сложный, чтобы поместиться в твоем крошечном мозгу".

— Ваше величество, возможно, будет лучше, если вы оставите эти утомительные детали вашим покорным слугам. — Маровия понимающе улыбнулся, как бы говоря: "Возможно, было бы лучше, если бы ты заткнулся и не ставил взрослых в неловкое положение".

— Разумеется. — Джезаль застенчиво откинулся на стуле. — Разумеется.

Так всё и продолжалось, а утро переходило в день, и полоски света из окна медленно ползли по стопкам бумаг на широком столе. Постепенно Джезаль начал понимать правила этой игры. Ужасно сложной игры, и в то же время ужасно простой. Пожилые игроки разделились примерно на две команды. Архилектор Сульт и верховный судья Маровия были капитанами, и яростно сражались по любому, даже самому мелкому вопросу. У каждого было по три сторонника, которые поддерживали каждую их фразу. Лорд Хофф, которому безрезультатно ассистировал маршал Варуз, играл роль рефери, и пытался навести мосты через бездонную пропасть между этими двумя враждующими лагерями.

Ошибка Джезаля заключалась не в том, что он не знал, что сказать — хотя он, конечно, не знал. Его ошибка заключалась в том, что он думал, будто все захотят услышать то, что он скажет. Их заботило только продолжение их бесплодных споров. Наверное, они привыкли проводить совещания с пускающим слюни недоумком во главе стола. Теперь Джезаль понял, что и в нём они видели равноценную замену. Он начал размышлять о том, что тут они были правы.

— Не угодно ли вашему величеству подписать здесь… и здесь… и здесь… и здесь….

Перо царапало по бумаге за бумагой, старые голоса продолжали бубнить, разглагольствовать и спорить друг с другом. Стоило ему заговорить, как седые мужчины начинали улыбаться, вздыхать и снисходительно качать головами, так что он заговаривал всё реже и реже. Они запугивали его восхвалениями и ослепляли объяснениями. Они сковали его бессмысленной путаницей законов, формальностей и традиций. Мало-помалу он всё ниже оседал на своём неудобном стуле. Слуга принёс вина, и Джезаль выпил, а захмелев, заскучал, выпил ещё и заскучал ещё сильнее. Минуты тянулись за минутами, и Джезаль начал понимать: по большому счёту нет ничего более скучного, чем абсолютная власть.