Последний ход

Когда мои пальцы согрелись, я обхватила себя руками и наклонила голову вниз, закрываясь от ветра и продолжая двигаться вперёд. Перешагнула через лежавшее посреди дороги тело. Снегопад прекратился, что стало единственным благословением этой проклятой эвакуации. Я шла с краю своего ряда по левой стороне дороги, так что спереди и справа у меня был небольшой барьер благодаря лагерным товарищам, а позади – ещё один ряд заключённых. Не идеальная позиция, но лучший способ оставаться рядом с Иреной, не вызывая подозрений.

Знакомый звук нарушил ритмичный топот. Мужчина позади меня споткнулся. Он не упал, но теперь отставал от своего ряда на несколько шагов, и я уже знала, что за этим последует. Выстрел.

Когда воздух пронзил треск, что-то ударило меня в спину и швырнуло на землю. Приземление было таким жёстким и болезненным, что у меня перехватило дыхание. Ошеломлённая, я заморгала, чтобы прояснить зрение. Неужели в меня стреляли? Я не чувствовала себя раненой и не думала, что шла позади всей колонны, но мои лёгкие не могли расшириться достаточно, чтобы сделать нормальный вдох.

Нет, это не рана мешала моему дыханию; на мне сверху было что-то, оно придавливало меня к земле. Мёртвый мужчина.

Мы лежали между дорогой и обочиной. Вряд ли кто-нибудь мог меня видеть. Меня пристрелят, если охранник увидит, что я спешу к своему месту, равно как и если найдёт меня под этим трупом. Но если бы я смогла остаться в укрытии и избежать разоблачения, мне удалось бы сбежать.

Поэтому я не двинулась с места.

Затаив дыхание, всматривалась в щель между дорогой и плечом мертвеца, наблюдая за колоннами заключённых. Никто из эсэсовцев, мужчин или женщин, не остановился, никто не поинтересовался, где я, никто не бросил повторный взгляд на мертвеца. Никто вообще ничего не заметил.

Всё, что мне нужно было сделать, это подать сигнал Ирене.

Она шла слева от последнего ряда заключённых, я увидела её ноги. Протц болтался поблизости. Отойдя от нас с мертвецом на несколько метров вперёд, Ирена бросила осторожный взгляд через плечо. Конечно, мне не нужно было её предупреждать. Она уже знала.

Убедившись, что на неё никто не смотрит, Ирена упала и схватилась за правую ногу.

– Чёрт!

Услышав её крик, Протц заглушил свой мотоцикл и подошёл к ней.

– Чёрт бы побрал эту погоду. Что-то с лодыжкой?

Ирена кивнула, поморщившись. Он придвинулся ближе, но она прикусила губу и замахала руками, словно ей было слишком больно, чтобы говорить.

Заключённые продолжали идти, становясь всё меньше и меньше, но один охранник обернулся.

– Протц, Лихтенберг, что вы там застряли? – крикнул он.

– Что ж, тогда я дальше ползком, – сказала Ирена, свирепо глядя на Протца.

– Мы вас догоним, – крикнул он. – Фрида повредила лодыжку.

Охранник кивнул и вернулся к группе. Протц сел рядом с Иреной, которая поглаживала свою как бы повреждённую конечность, морщась и ругаясь. У меня было ощущение, что Ирене нравилась театральность, сопровождавшая наши импровизации, хотя она никогда бы в этом не созналась.

Когда Протц наклонился ближе, она шлёпнула его по руке:

– Ублюдок, не прикасайся ко мне.

Конечно, она нашла способ устроить ему взбучку.

Протц не стал с ней спорить, а она не обращала на него никакого внимания, поглощённая «травмой», в то время как ряды заключённых исчезали дальше по дороге. Наконец, когда выстрелы отдалились, Ирена вздохнула.

Протц, казалось, решил, что теперь будет безопасно вступить в диалог.

– Тебе лучше?

– Ничуть.

– Хорошо, тогда несколько дней будешь ездить со мной.

– Что ж, я рада, что ты получаешь удовольствие от моего несчастья, Людольф, – сказала она с сардоническим смешком.

Я скривилась. Людольф?

Ирена снова повернулась к своей ноге, но Протц схватил её за подбородок и прижался губами к её губам. Она сразу же напряглась, и мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы оставаться в своём укрытии. Каким-то образом Ирена вытерпела это, но, когда он положил руку на внутреннюю поверхность её бедра, она оттолкнула его со сдавленным вздохом.

– Отойди от меня! – Отчаянный крик раздался по-польски, а не по-немецки.

Нет, нет, нет.

– Чёрт возьми, что ты несёшь, Фрида? С каких это пор ты разговариваешь по-польски?

Ради бога, Ирена, приди в себя.

Она ответила не сразу. Наконец выдавила из себя нервный смешок:

– О боже, я провела слишком много времени среди поляков. Помоги мне подняться.

Протц поднялся на ноги, оставив Ирену там, где была.

– Ты фольксдойч? Почему ты сразу не сказала?

Ирена могла бы сказать «да». Это был бы самый простой и безопасный ответ. Но когда она посмотрела на меня – так быстро, что Протц не заметил, – я заподозрила, что её ответ будет рискованным. Глупым. Даже безрассудным.

Её решение должно было привести меня в ужас. Но когда я выбралась из-под мёртвого тела, оно меня даже успокоило.

Ирена посмотрела на Протца и улыбнулась:

– Я не фольксдойч. И не немка. И, чёрт возьми, никакая я не Фрида Лихтенберг.