Последний король французов. Часть первая

Телега тронулась с места и медленно покатила сквозь плотную толпу; все выискивали глазами принца: одни из ненависти, другие из жалости, а многие из простого любопытства, желая узнать, как умрет тот, кто так дурно жил. Перед лицом смерти он вновь стал гордым и смелым, каким и следовало быть настоящему Бурбону. Никогда еще он не держал голову так высоко, как в тот момент, когда она должна была пасть. Аббат Лотрингер, не пожелавший оставить его, сел вместе с ним в телегу и докучал ему своей навязчивостью. Кортеж сделал остановку напротив Пале-Рояля. И тогда герцог Орлеанский привстал в телеге и с явным нетерпением несколько раз устремлял взгляд в глубь двора. Аббат Лотрингер воспользовался этой остановкой, чтобы предпринять последнюю попытку уговорить принца.

— Взгляни на этот дворец, где тебе больше не придется жить, — произнес он, — и, при виде этих преходящих благ, с которыми рано или поздно приходится расставаться, покайся!

Герцог Орлеанский сделал нетерпеливое движение.

— Ты же видишь, — продолжал упрямый священник, — дорога все короче, подумай о своей душе и исповедуйся.

Герцог топнул ногой и тихо прошептал несколько слов, которых никто не смог расслышать; затем, минут через десять, кортеж возобновил движение.

В наши дни часто задают вопрос, чем была вызвана эта остановка, и одни отвечают, что причиной ее был затор экипажей, а другие объясняют ее крайним проявлением жестокости.

Однако ни то, ни другое объяснение не верно. Впрочем, префект департамента Сена, Фроман, взялся ответить на этот вопрос в своих мемуарах.

Остановка была устроена с целью спасти герцога Орлеанского. Более ста вооруженных человек находились в Пале-Рояле вместе с теми, кто должен был подать сигнал и руководить мятежом.

Кроме того, два кабачка, находившиеся по соседству друг с другом, у входа на улицу Святого Фомы Луврского и Шартрскую улицу, были заполнены канонирами из секций Арсенала, Гравилье и Пуассоньер. Часть жандармерии была подкуплена; наконец, более восьмисот вооруженных человек следовали за кортежем, смешавшись с толпой. Кое-кто из них переоделся в женское платье, и все были превосходно вооружены.

По сигналу, который должен был исходить из Пале-Рояля, всем этим людям, незнакомым друг с другом, предстояло начать действовать одновременно и узнавать друг друга в деле. Сильное волнение отвлечет внимание толпы, мятежники рассеют силы правопорядка, разоружат жандармов и солдат, решивших оказать сопротивление, освободят герцога Орлеанского, бросятся к дому Робеспьера, жившего в двухстах шагах от этого места, предадут его смерти и с триумфом возвратят принца в Национальное собрание.

Вот почему герцог Орлеанский бросал на свой дворец тревожные и нетерпеливые взгляды. Вот почему он топнул ногой, когда священник решил привлечь его внимание к Богу. Вот почему он снова опустился на скамью телеги, нахмурив брови, но не побледнев, когда увидел, что кортеж возобновил движение.

Ну а теперь скажем, почему весь этот заговор провалился.

По какой-то случайности, которую никто не мог предвидеть, Робеспьер не вернулся к себе, когда кортеж покинул Консьержери; все ждали минут десять перед Пале-Роялем, но цепочка заговорщиков, посредством которой из уст в уста передавались сообщения, продолжала подтверждать отсутствие Робеспьера. Робеспьер находился в Комитете общественного спасения, и никакой возможности убить его там не было. Эти хождения, эти колебания продолжались десять минут, и в течение этих десяти минут телега с осужденными стояла перед Пале-Роялем.

Когда кортеж поравнялся с улицей Эшель, прошел слух, что Робеспьер вернулся к себе, и, чтобы убедиться в этом, процессию остановили снова. Но, независимо от того, вернулся он к себе или нет, заговорщики находились уже слишком далеко от Пале-Рояля, чтобы получить оттуда сигнал: живая цепочка была разорвана; телега продолжила путь, и дорога закончилась у эшафота.

Эта вторая остановка сломила герцога: он свесил голову на грудь и оставался в таком положении несколько минут; по прибытии на площадь Революции барабанный бой заставил его снова поднять голову, и тогда он увидел несметную толпу, заполнившую все кругом.

Священник воспользовался этим моментом, чтобы снова приняться за свои настояния.

— Склонись пред Господом и сознайся в своих грехах, — произнес он, обращаясь к принцу.

— Эх, — промолвил принц, — разве такое можно сделать среди этой толпы и этого шума? К тому же, мне кажется, я нуждаюсь сейчас скорее в мужестве, чем в покаянии.

— Ну хорошо, — настаивал священник, — исповедуйся хотя бы в том из своих грехах, который тяготит тебя более всего. Господь примет в расчет твои намерения и невозможность совершения полной исповеди, а я его именем отпущу тебе этот грех и все прочие.

Принц, казалось, уступил его настояниям; он наклонил голову, в течение нескольких минут что-то говорил вполголоса священнику и всего в нескольких шагах от эшафота получил прощение Господа.