Читаем Последний польский король. Коронация Николая I в Варшаве в 1829 г. и память о русско-польских войнах XVII – начала XIX в. полностью

Аргументы в пользу такой трактовки можно найти в самых разных источниках и сферах общественной жизни Польши этого времени. Так, в сентябре 1812 г., когда польские наполеоновские войска уже вошли в Москву, на сцене Национального театра в Варшаве была поставлена антирусская по своей направленности драма А. Жулковского «Московские цари в плену». «Варшавская газета» писала о постановке следующее: «Каждый догадается из заглавия, что автор этой пьесы избрал своей темой тот памятный случай времен правления Сигизмунда III, когда москали были разбиты, их столица Москва была взята, их цари захвачены и препровождены в Варшаву, а московский престол был передан польскому королевичу Владиславу, сыну Сигизмунда III. Произведение само по себе замечательное, ибо показывает славную для нашего народа эпоху и имеет прямое отношение к теперешним событиям»[1599].

Самое пристальное внимание уделялось и пространству, связанному с памятью о Шуйских, – прежде всего Московской часовне. Так, польский историк и общественный деятель Ю. Немцевич, участвовавший в восстании Т. Костюшко и приветствовавший начало вторжения в Россию словами «господь, благослови священную войну»[1600], был возмущен плачевным состоянием каплицы и строений вокруг нее. Немцевич полагал, что такое небрежение было связано со стремлением стереть память о Шуйских[1601].

В это время клятва Шуйских получила новую визуальную интерпретацию. Отметим, что интерпретирующие этот сюжет изображения конца XVIII – начала XIX в. относительно нейтральны. В этом смысле польские художники вполне следовали по стопам Долабеллы, на картине которого московиты не были изображены коленопреклоненными или буквально униженными. По уровню образности они, как уже говорилось, были сопоставлены с восточными варварами, но их властный статус был вполне признан. Схожую трактовку можно найти у Франциска Смуглевича (после 1785 г.) и Иоганна Готфрида Френцеля (1816 г.). В работах этих художников Шуйские представлены покоренными, но не развенчанными: они стоят перед королем опустив голову, но не молят о пощаде на коленях[1602]. Во второй половине 1820‐х – в 1830‐е гг. трактовки изменились, становясь все более агрессивными. У Йозефа Пешки (до 1827 г.) и Яна Канты Шведковского (1837 г.)[1603] Шуйские изображены коленопреклоненными или буквально распластанными перед Сигизмундом, при этом на первом изображении у ног польского короля размещен главный символ власти детронизированного царя – корона. Примечательно, что созданная в эмиграции работа Шведковского выставлялась в Париже во второй половине 1830‐х гг. и оценивается историками как «политическая декларация»[1604]. Без сомнения, итогом развития этой линии стало самое известное на данный момент изображение указанного события – картина Яна Матейко (1892 г.).

Создание Царства Польского предсказуемо скорректировало публичные трактовки русско-польской войны начала XVII столетия. Нельзя отрицать появление самоцензуры, механизм которой запустился и без прямого давления со стороны Петербурга. В период между 1815 и 1831 гг. деятельность Сигизмунда III у целого ряда польских авторов (например, Ю. Немцевича в его трехтомнике о правлении короля (1819 г.) и И. Лелевеля в «Истории Польши» (1829 г.)) оценивается достаточно сдержанно – «Московская война», при традиционной похвале полякам, трактуется как «несправедливая»[1605], а Василий Шуйский, клятва которого в Варшаве и перезахоронение в Московской часовне неизменно упоминаются, назван «несчастным»[1606]. Некоторую редукцию можно обнаружить в целом ряде визуальных материалов 1815–1830 гг. Так, колонна Сигизмунда III, никогда не пропадавшая с изображений центра польской столицы, на время утрачивает самый значимый элемент, появляясь на гравюрах, литографиях и картинах без фигуры короля наверху[1607]. Все это, однако, не меняло восприятие ситуации в целом – прежняя парадигма могла быть при желании реактуализована. Показательно, что упоминавшийся выше рисунок Френцеля, изображавший Шуйских перед сеймом, был выполнен по заказу Немцевича и размещен в его работе «Исторические песнопения» 1816 г. Книга вышла тиражом 1500 экземпляров и была мгновенно раскуплена[1608].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии