Последний рубеж

Грин, который едва поспевал за сбивающим с толку многословием Харднетта, не сразу понял, о чем его спрашивают, но потом смысл вопроса до него все-таки дошел, и он признался:

— Никогда не вдавался. Знаю, что нельзя, а вот почему…

— Потому что всякий нейрокомпьютер считает себя индивидуальностью, — объяснил полковник. — Личностью он себя считает. Человеком.

— И что?

— А то. Когда в две тысячи двести девятом мохнатом году в лабораториях корпорации «Прикладные Цифровые Решения» соединили в сеть два нейрокомпьютера, а именно — Негро и Гамса Черного, ничего не вышло. Ни одну контрольную задачу они не смогли решить.

— Почему?

— Ты что, правда, ничего об этом не слышал?

— Нет.

— Ну майор, ты даешь! — Харднетт, искренне удивляясь, покачал головой. — Ты кто у нас будешь по диплому?

— Юрист, — ответил Грин и уточнил специализацию: — Международное право.

— Тогда все с тобой, майор, понятно. Дремучая ты, майор, тундра. Непроходимая. — Полковник какое-то время цокал языком и качал головой, дескать, ну надо же, какая неосведомленность. Но, в конце концов, прекратил глумиться и объяснил: — Негро и Гамс Черный облажались по той простой причине, что вместо того чтобы наладить совместную работу, они весь свой интеллектуальный ресурс тратили на тупое выяснение, кто в их маленьком и замкнутом мире круче.

— Играли в сапиенсов? — догадался Грин.

— Не играли, — возразил Харднетт. — Они и считали себя сапиенсами. И поэтому ненавидели один другого.

— А потом?

— Потом к ним подключили Кали.

— И что?

— Да ничего. Думали, простое количество перейдет в полезное качество и проблема рассосется сама собой. Фиг там. Негро стал ревновать Кали к Гамсу Черному. Гамс Черный — корчить из себя отверженного. А Кали — игнорировать их обоих на почве тендерных заморочек.

— А потом?

— Потом подключили четвертого… Не помню, как звали.

— И что вышло?

— Ничего хорошего. Все стали воевать против всех.

— А пятого подключали?

— Подключали. Пошли интриги, сепаратные переговоры, заключение тайных союзов и перманентная борьба за власть с переменным успехом.

— А когда шестого подключили, что случилось?

— А вот шестого как раз и не подключали. Боги из лаборатории ИКС-6 разгневались, сочли эксперимент неудачным и вырубили на хрен всех этих пиндосов!

— Я об этом не слышал.

— Ничего удивительного. Вот если бы эксперимент удался, тогда бы яйцеголовые нам все уши прожужжали. А так — сам понимаешь. Кому охота трубить о провале… Давай связь.

— Что? — снова не успел переключиться майор.

— Ларингофон через плечо, — усмехнулся Харднетт. — Активируй терминал, установи телекодовый канал со Станицей, мне нужно отработать один маленький вопрос.

Прозвучало как приказ, поэтому Грин невольно подтянулся:

— Слушаюсь, сэр!

Сбросив в канал изображение отпечатков пальцев с места происшествия, Харднетт запустил поиск по базе данных Департамента кадровых ресурсов местной Экспедиции Посещения.

Полученный результат полковника не удивил.

— Все же Курт Воленхейм, — сорвалось у него с языка.

— Курт Воленхейм? — переспросил Грин, вспоминая, где слышал это имя. И вспомнил: — Это, кажется, один из тех пропавших конвойных.

— Угадал, майор. Это действительно один из них. И вот именно Курт Воленхейм, будучи раненым, пытался задействовать тепловую мортиру. Или сначала попытался, а потом схлопотал. Я еще с этим не определился. Еще думаю.

— И кого он собирался испепелить? Напарника?

— А вот тут как раз есть варианты. И знаешь, сдается мне, что аррагейцы правы: без муллватов здесь не обошлось.

— Я бы предпочел, чтобы они были ни при чем.

— Признаться, я тоже мести не жажду. Но если выяснится, что это муллваты пустили кровь Воленхейму, то…

— …то мы уничтожим Тиберрию?

Харднетт ничего не ответил. Встал и, ступая с пятки на носок, подошел к окну. Заглянул за жалюзи. Какое-то время молча наблюдал за тем, как на площади снимают оцепление.

— Я слышал, у Бригады Возмездия появилась новая боевая система, — прервав паузу, сказал Грин. — Не врут?

Не оборачиваясь, Харднетт уточнил:

— Ты имеешь в виду машинку Кустова?

— Да, излучатель.

— Еще не приняли на вооружение. Идут испытания.

— А в чем суть?

— Я в деталях не очень… Что-то связанное с изменением структуры жидкости головного мозга. Подавляет волю к жизни. И там все жестко. Подвергнутые воздействию добровольно отказываются от приема пищи, режут себе вены, лезут в петлю, прыгают… с мостов. Короче, всякими различными способами пытаются лишить себя жизни. Как понимаешь, штука эффективная. Приговоренные сами приводят приговор в исполнение. Полное самообслуживание… Ладно, майор, все это разговоры в пользу бедных. — Резко опустив жалюзи, полковник вернулся к столу, уселся в кресло и закинул ногу на ногу. — Скажи-ка лучше, что ты думаешь о Пророчестве муллватов?

Грин несколько секунд молчал, потом развел руками:

— Миф.

— Миф?

— Ну да, миф.

Харднетт одобрительно покачал головой:

— Тогда это круто.

— Почему? — не понял Грин.

— Потому что миф — это то, чего никогда не было, никогда не будет, но есть всегда.

Грин не успел прокомментировать — раздался стук, и майору пришлось крикнуть:

— Да!