Последний вечер в Монреале

Любой другой обиделся бы, но она заулыбалась, положив карандаш на столик. Они помолчали. Илай смотрел на столешницу, изуродованную мириадами окурков, вдавленных в древесину и оставивших на поверхности черные оспины и шрамы.

– Сколько времени ты уже здесь? – спросила Микаэла.

Он поднял глаза. Она откинулась на спинку стула, разглядывая себя в зеркале, и принялась искать более темный оттенок помады. Ее бледная рука парила над хаосом тюбиков и флакончиков.

– Две недели, – сказал он. – Скоро иссякнет кредит на последней карточке. – Бремя четырнадцати дней, прожитых в этом городе, опустилось, как штора, и ненадолго затмило Микаэлу.

Она издала звук, который мог бы сойти за смех. Она нашла помаду; когда Илай взглянул на девушку, она медленно красила губы, которые приобретали оттенок где-то между черным и кроваво-красным.

– Дружище, – сказала она приветливо. – Она что-нибудь тебе объяснила?

– Неохота говорить на эту тему.

Она посмотрела на него, затем повернулась к зеркалу.

– Два приятеля, – сказала она, – два друга, два товарища по несчастью на дрейфующей льдине говорят на нежелательном языке о происшествии шести-семилетней давности в другой стране. – Она покрывала волосы гелем, чтобы они стали жестче и ершистее. – Что в этом плохого?

Он вздохнул.

– Почему бы не сказать мне? Она же тебя предала.

– Нет…

– Она ушла.

Он посмотрел на столешницу.

– Когда ты ее найдешь, – сказала она, – когда ты ее наконец найдешь, ты думаешь, она вернется к тебе домой после всего этого?

– Нет, – ответил он. – Не думаю. Просто я хочу убедиться, что с ней все в порядке.

Наступила долгая пауза, пока она брызгала что-то на волосы, чтобы они торчали во все стороны, затем стала красить глаза серебряными тенями.

– Микаэла, – сказал он наконец, – ради тебя я готов на многое, но не могу сказать то, что ты хочешь знать.

– Знаешь, когда я сегодня красила волосы, то подумала, что у тебя много общего с моим отцом. Лилия бросила вас обоих.

– Тебя тоже.

Она посидела неподвижно, глядя на свое отражение, затем медленно поднялась и подошла к вешалке. На проволочных плечиках висел новый с виду полиэтиленовый мешок; она вскрыла его и вытащила пару черных, отделанных перьями крыльев, пушистых, но небольших, вроде тех, что носят дети на Хеллоуин. Она накинула эластичные петли на костлявые плечи и провела несколько минут, выравнивая их перед зеркалом.

– Жак мне купил. Теперь я буду, как ангелочек с нашей вывески.

Он смотрел на нее. Она улыбалась, глядя на себя, и медленно поворачивалась перед зеркалом, любуясь своими крыльями со всех ракурсов. Она казалась ему красавицей. Он представил, как Микаэла в детстве наряжается к Хеллоуину, надевает пару ангельских крылышек, до того, как ее бросили родители, и закрыл глаза.

– Если я скажу тебе… – начал было он. – Допустим, я расскажу тебе, ты обещаешь… – и тут же пожалел, что сболтнул даже такую малость, но – слишком поздно; она уже обошла стол и присела на колени перед его стулом, на глазах уже проступили слезы, она уже схватила его за руки, и Лилия уже мчалась навстречу аварии на заднем сиденье отцовской машины из своей далекой прошлой жизни.

38

В баре на окраине Эллингтона, штат Нью-Мексико, в нескольких милях от Стиллспелла, Кристофер сидел наедине с виски, планируя возвращение из США. Вечерело. На следующий день после своего шестнадцатилетия Лилия уезжала все дальше. Он догадывался, что она где-то на севере, и его догадливость пугала его. Он не видел, как вошла Клара. Она села на барный табурет рядом с ним и заказала колу, не глядя на него.

– Начнем с того, – сказала она, – что я ничего не знаю.

– Хорошо. – Он силился говорить ровным голосом, растягивая свой акцент, делая его более южным, более американским.

– Но, допустим, я знаю кого-то. Допустим, я знаю кого-то, кто знает еще кого-то.

Он кивнул.

– Предположим, я знала кого-то, кто долгое время, может годами, укрывал беглеца… – Клара театрально оглянулась по сторонам и понизила голос: – Что, если она долгое время укрывала в своем доме беглеца? Преступника. Ее привлекут?

– Нет, если она не знала о его преступлениях.

– А если знала?

– Ну, тогда другой разговор.

– Что, если она видела этого человека… по телевизору, с маленькой девочкой, еще до встречи с ним, что, если она точно знала, кто он такой, когда впервые встретила его собственной персоной, но не донесла и не проболталась?

– Ради бога, Клара, перестаньте говорить о себе в третьем лице. Я не прошу вас его выдавать.

– А мне показалось, просите, – возразила она и побледнела, осознав, что сказала.

– Послушайте, я обратился к вам по делу, но не за тем, чтобы его схватить. Я вовсе не хочу, чтобы вы сообщали в полицию. Понимаете?

– Я и не собиралась, – ответила она невнятно.