Посмертные записки Пиквикского клуба

— Все симптомы угрожающие, — ответил отец, качая головой. — Но что это ты делаешь? Ученье и труд, так, Сэмми?

— Я закончил, — произнес Сэм с легким смущением. — Я писал.

— Вижу, — отозвался мистер Уэллер. — Надеюсь, не молоденькой женщине?

— Отрицать бесполезно, — сказал Сэм. — Это «валентинка».

— Что?! — воскликнул мистер Уэллер, которого это слово явно повергло в ужас.

— «Валентинка», — повторил Сэм.

— Эх, Сэмивел, Сэмивел! — проговорил мистер Уэллер с укором. — Не ожидал этого от тебя. После того, как твой отец поплатился за свои дурные наклонности; после всего, что я толковал тебе об этом; после того, что ты видел, побывав в обществе своей мачехи! Я-то думал — это моральный урок, которого человек не забудет до конца дней своих! Не ожидал этого от тебя, Сэмми, не ожидал!

Добрый старик был сокрушен. Он поднес бокал Сэма к губам и проглотил его содержимое.

— Ну что? Полегчало? — спросил Сэм.

— Ничего, Сэмми, — ответил мистер Уэллер. — Это мучительное испытание для меня в мои-то годы, но я достаточно тверд, вот единственное утешение, как сказал старый индюк, когда фермер пригрозил зарезать его и свезти в Лондон на рынок.

— В чем же испытание? — полюбопытствовал Сэм.

— Видеть тебя женатым, Сэмми... Видеть тебя одураченной жертвой, воображающей в своей наивности, что все обстоит как нельзя лучше, — изрек мистер Уэллер. — Это жестокое испытание для отцовских чувств, так-то, Сэмми!

— Вздор! — сказал Сэм. — Я еще не собираюсь жениться... не расстраивайся. Ты, кажется, в таких делах дока. Закажи трубку, и я прочитаю тебе письмо.

— Валяй! — согласился мистер Уэллер.

Сэм обмакнул перо в чернила на случай какой-либо поправки и театральным тоном начал:

— «Прекрасное...»

— Стоп! — прервал его мистер Уэллер и позвонил. — Двойную порцию неизменного, милая.

— Слушаю, сэр! — откликнулась девушка, которая с поразительной быстротой появилась, исчезла, вернулась и опять исчезла.

— Похоже, они здесь знают твои приемы, — заметил Сэм.

— Да, — ответил отец. — Я сюда захаживал в свое время. Продолжай, Сэм.

— «Прекрасное создание...», — повторил Сэм.

— Это стихи? — перебил отец.

— Нет, нет! — разуверил его Сэм.

— Рад слышать, — сказал мистер Уэллер. — Стихи — это неестественно; никто не говорит стихами, кроме бидла, когда он является за святочным ящичком, да ярлыков уорреновской ваксы и ролендовского масла. Никогда не опускайся до стихов, мой милый. Давай сначала, Сэм!

— «Прекрасное создание, я чувствую себя контуженным...»

— Это не годится, — заметил мистер Уэллер, вынимая трубку изо рта.

— Нет, не «контуженным», а «сконфуженным», — уточнил Сэм, поднося письмо к свету. — Здесь клякса. «Я чувствую себя сконфуженным и совершенно оду...» Забыл, какое тут слово, — сказал Сэм, почесывая голову пером в тщетной попытке припомнить.

— А почему ты не посмотришь, что там написано? — поинтересовался мистер Уэллер.

— Я смотрю, — ответил Сэм, — но здесь опять клякса. «О», «д», «р».

— Может быть, «одурелым»? — подсказал мистер Уэллер.

— Нет, не то, — отмахнулся Сэм, — «одурманенным», вот.

— «Одурелым» подошло бы лучше, Сэмми, — произнес мистер Уэллер серьезно. — Дальше!

— «Чувствую себя сконфуженным и совершенно одурманенным, адресуясь к вам, потому что вы милая девушка, как ни глянь».

— Это хорошо сказано, — проговорил мистер Уэллер-старший, снова вынимая трубку изо рта.

— Да, кажется, недурно, — заметил польщенный Сэм.

— Что мне вот в таком слоге нравится, — продолжал старший мистер Уэллер, — так это то, что здесь нет никаких дурацких прозвищ: никаких там Венер или еще чего в этом роде. Надо быть не в своем уме, Сэмми, чтобы называть молодую женщину Венерой или ангелом.

— И в самом деле! — согласился Сэм.

— С таким же успехом ее можно назвать грифоном, или единорогом, или уж сразу королевским гербом, потому что, как всем известно, это целое скопище сказочных зверей, — добавил мистер Уэллер.

— Совершенно с таким же, — подхватил Сэм.

— Кати дальше, Сэмми! — сказал мистер Уэллер.

— «Пока я вас не увидел, я думал, что все женщины на один покрой».

— Так оно и есть, — буркнул себе под нос мистер Уэллер-старший.

— «Но теперь, — продолжал Сэм, — я уразумел, какой я был первостатейно безмозглый осел, потому что вам под пару никого нет, хотя мне под пару только вы». — Сэм поднял глаза.

Мистер Уэллер одобрительно кивнул, и Сэм продолжал:

— «И вот я пользуюсь привилегией этого дня, Мэри, моя милая, как сказал джентльмен, запутавшийся в долгах, выходя из дому в воскресенье, чтобы признаться вам, что в первый и единственный раз, когда я вас видел, ваш портрет отпечатлелся в моем сердце с такой быстротой и такой яркостью, каким позавидовал бы копировальный станок (о котором вы, может быть, слыхали, милая моя Мэри), хотя он еще вставляет копию в рамку со стеклом и с готовым крючком, чтобы можно было подвесить, и все это в две минуты с четвертью».

— Боюсь, что это похоже на стихи, Сэмми, — сказал мистер Уэллер с сомнением в голосе.