Посмертные записки Пиквикского клуба

— А как фамилия? — спросил Сэм Уэллер, оглядываясь.

— А мне почем знать? — бойко ответил юный джентльмен.

— Вы, я вижу, малый ершистый, — сказал мистер Уэллер. — Только я бы на вашем месте не слишком свои иголки показывал, а то могут повыдергивать. Что это значит? Почему вы врываетесь в отель и выкликаете Сэма с учтивостью дикого индейца?

— Потому что мне приказал старый джентльмен.

— Какой старый джентльмен? — с глубоким презрением осведомился Сэм.

— Который ездит с ипсуичской каретой и бывает у нас, — сообщил мальчик. — Вчера утром он велел мне пойти сегодня после обеда к «Джорджу и Ястребу» и спросить Сэма.

— Это мой папаша, моя драгоценная, — пояснил Сэм, обращаясь к молодой леди за буфетной стойкой. — Черт меня дери, если он знает мою фамилию. Ну, дикобраз-малолеток, что же дальше?

— А то, — выпалил мальчик, — что вы должны прийти в шесть часов к нам, потому что он хочет вас видеть. «Синий Боров», Леднхоллский рынок. Сказать, что вы придете?

— Рискните, сэр, — ответил Сэм.

Мистер Пиквик разрешил Сэму отлучиться, ибо, пребывая в состоянии возбуждения и беспокойства, он был рад остаться в одиночестве. Выйдя гораздо ранее назначенного часа, Сэм не спеша побрел по направлению к Меншен-Хаусу, где остановился и с философическим спокойствием стал созерцать толпу омнибусных кондукторов и возниц, собиравшихся близ этого знаменитого места, к великому ужасу и замешательству старух, населявших окрестные улицы. Прослонявшись около получаса, Сэм повернул назад и направился к Леднхоллскому рынку, останавливаясь перед каждым предметом, бросавшимся ему в глаза. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он остановился перед окном небольшой писчебумажной лавчонки; но без дальнейших объяснений покажется странным, что лишь только его взгляд упал на одну из красующихся там картинок, как он встрепенулся, со всего маху хлопнул себя по правой ляжке и с пылом воскликнул:

— Если б не это, я бы позабыл, а потом было бы поздно!

Картинка, от которой не мог оторвать глаз Сэм Уэллер, весьма красочно изображала два человеческих сердца, пронзенных стрелою и поджаривающихся на весело пылающем огне. Парочка людоедов в современных костюмах — джентльмен в синем сюртуке и белых панталонах и леди в пурпуровой шубе с зонтиком того же цвета — с голодным блеском в глазах поднималась к этому необычайному жареву по извилистой дорожке, усыпанной песком. Юный срамник, не прикрытый ничем, кроме крыльев, надзирал за стряпней; вдали виднелся шпиль церкви на Ленгхейм-плейс. Все в целом представляло собой «валентинку», каковых «валентинок», как гласило объявление, в лавке имелся большой выбор, причем по сниженной цене — полтора шиллинга за штуку.

— Позабыл бы! Ей-богу, позабыл бы! — повторил Сэм, ныряя в лавку, где тотчас же потребовал самый лучший листок почтовой бумаги с золотым обрезом и хорошо очиненное перо с гарантией от клякс. Дойдя до Леднхоллского рынка, он огляделся и увидел вывеску, на которой было намалевано нечто отдаленно напоминавшее небесно-голубого слона с горбатым носом вместо хобота. Правильно заключив, что это и есть «Синий Боров», он вошел и справился о своем родителе.

— Он будет здесь не раньше чем через три четверти часа, — ответила ему молодая леди, ведавшая в «Синем Борове» хозяйством.

— Отлично, милая, — сказал Сэм. — Будьте добры, мисс, подать мне на девять пенсов грога и чернильницу.

Когда грог и чернильница были доставлены в маленькую гостиную, молодая леди заботливо разбросала угли в камине, чтобы они не сгорели слишком быстро, а Сэм Уэллер уселся за столик и выложил листок с золотым обрезом и остро очиненное перо. Затем старательно исследовал кончик пера, дабы убедиться, что к нему не пристал волосок, вытер стол, чтоб какая-нибудь крошка не попала под бумагу, засучил обшлага, расставил локти и принялся писать.

Для леди и джентльменов, не имеющих привычки упражняться в каллиграфии, написать письмо — не очень легкая задача; в таких случаях всегда считается необходимым склонить голову на левое плечо, так чтобы глаза находились, по возможности, на одном уровне с бумагой, и, следя сбоку за тем, как рука выводит закорючки, вырисовывать точно такие же высунутым языком. Хотя эти движения, бесспорно, исключительно помогают оригинальному творчеству, они в известной степени замедляют процесс писания, и Сэм незаметно для себя провел полных полтора часа за составлением небольшого послания, стирая мизинцем неудавшиеся буквы и ставя на их место новые, которые приходилось обводить по нескольку раз, чтобы их можно было разобрать на фоне старых клякс, как вдруг дверь открылась и вошел его родитель.

— Здорово, Сэмми, — приветствовал сына отец.

— Здорово, мой сизый голубь, — приветствовал отца сын, положив на стол перо. — Каков последний мачехин бюллетень?

— Ночь миссис Веллер провела спокойно, с утра необыкновенно несговорчива и неприятна. Сказанное удостоверил: Веллер, эсквайр, старший. Вот последний бюллетень, Сэмми, — сказал мистер Уэллер, разматывая шарф.

— Никакого улучшения? — спросил Сэм.