Посмертные записки Пиквикского клуба

— Даты нет, джентльмены, — ответил сарджент Базфаз, — но я могу сказать, что он был выставлен в окне вдовствующей истицы ровно три года тому назад. Я прошу присяжных вникнуть в текст этого документа: «Меблированные комнаты для одинокого джентльмена!» Мнение миссис Бардль о мужчинах, джентльмены, основывалось на продолжительном созерцании неоценимых качеств ее покойного супруга. У нее не было страха, у нее не было сомнений, у нее не было подозрений, — только полное доверие. «Мистер Бардль, — говорила вдова, — мистер Бардль был человеком чести, мистер Бардль был человеком слова, мистер Бардль не был обманщиком, мистер Бардль сам был когда-то одиноким джентльменом; у одинокого джентльмена я и ищу покровительства, помощи, успокоения и утешения; в одиноком джентльмене я всегда буду видеть нечто напоминающее мне, чем был мистер Бардль, когда он впервые овладел моим юным и чистым сердцем; поэтому я сдам свои комнаты только одинокому джентльмену». Действуя под влиянием этого прекрасного и трогательного побуждения (одного из лучших побуждений нашей несовершенной природы, джентльмены), одинокая и безутешная вдова осушила свои слезы, меблировала второй этаж, прижала своего невинного мальчика к материнскому сердцу и вывесила билетик в окне гостиной. Долго ли он там оставался? Нет! Змей был на страже, запал приготовлен, мина закладывалась, сапер и минер делали свое дело. Не провисел билетик и трех дней, джентльмены, как некое существо на двух ногах, со всеми внешними признаками человека, а не чудовища, постучалось в дверь дома миссис Бардль. Оно спросило хозяйку; оно сняло помещение и на следующий же день вступило во владение им. Этим подобием человека был Пиквик — ответчик Пиквик.

Сарджент Базфаз, говоривший с таким увлечением, что лицо его совершенно побагровело, остановился, чтобы перевести дух. Внезапное молчание разбудило мистера Стейрли, который тотчас записал что-то пером, не обмокнутым в чернила, и принял необычайно глубокомысленный вид. Между тем сарджент Базфаз продолжал:

— О существе по имени Пиквик я скажу не много: это сюжет мало привлекательный, а я, джентльмены, не такой человек, и вы, джентльмены, не такие люди, чтобы наслаждаться созерцанием возмутительной бессердечности и систематического злодейства.

При этих словах мистер Пиквик подскочил так сильно, точно в уме его мелькнула мысль броситься на сарджента Базфаза в высоком присутствии суда и закона. Предостерегающий жест Перкера удержал его, и он стал слушать дальше с негодующим видом, составлявшим выразительный контраст с восторженными лицами миссис Клаппинс и миссис Сендерс.

Между тем сарджент Базфаз, спускаясь с высоты нравственного возмущения, на которую сам себя загнал, продолжал:

— Я укажу вам, джентльмены, на то, что в течение двух лет Пиквик постоянно и безвыездно проживал в доме миссис Бардль. Все это время миссис Бардль прислуживала ему, заботилась о его удобствах, стряпала ему, отдавала прачке и чинила его белье, в общем, пользовалась полным доверием жильца. Я укажу вам на то, что он нередко давал ее сынишке полупенсы, а иногда даже шестипенсовики; и я докажу вам с помощью свидетеля, чьи показания моему высокоученому противнику не удастся ни переиначить, ни оспорить, что однажды он погладил малыша по головке и, спросив, выигрывал ли тот в последнее время в шарики, произнес следующие примечательные слова: «Хотел бы ты иметь другого отца?» Я докажу вам, джентльмены, что около года тому назад Пиквик внезапно начал отлучаться из дому на более или менее продолжительные сроки, точно хотел постепенно отдалиться от моей доверительницы; но я также представлю вам доказательство того, что это его решение в то время еще не созрело, или что лучшие чувства (если у него есть лучшие чувства) все еще брали в нем верх, или что очарование и достоинства моей клиентки в какой-то миг превозмогли его вероломство, ибо однажды, вернувшись домой после одной из своих поездок, он ясно, в соответствующих выражениях, сделал ей предложение выйти за него замуж, хотя позаботился предварительно о том, чтобы при их торжественном объяснении не было свидетелей; и я сумею доказать вам, опираясь на показания трех его собственных друзей, — отнюдь не добровольных свидетелей, джентльмены, отнюдь не добровольных свидетелей, — что в то утро они видели, как он держал истицу в объятиях и успокаивал ее волнение нежными словами и ласками.

Эта часть речи высокоученого сарджента произвела на слушателей сильное впечатление. Положив перед собою два небольших клочка бумаги, он продолжал: