Посмертные записки Пиквикского клуба

— А теперь, джентльмены, еще одно только слово. Передо мною два письма, написанные рукой ответчика, которые стоят многих томов. Они, как ничто другое, раскрывают нравственный облик этого человека. Это не откровенные, пылкие, красноречивые послания. Это хитроумные, заковыристые, двусмысленные сообщения, но, на наше счастье, они говорят больше, чем самый пламенный язык и самые поэтические образы. Прочту вам первое: «У Гэрреуэя, 12 часов. — Дорогая миссис Б. — Отбивные котлеты с томатным соусом. Ваш Пиквик». Джентльмены, что это значит? Отбивные котлеты! Боже правый! С томатным соусом! Джентльмены! Неужели счастье чувствительной и доверчивой женщины может быть вдребезги разбито такими мелкими уловками? Во втором письме даты нет вовсе, что уже само по себе подозрительно. «Дорогая миссис Б. — Я возвращусь домой не ранее завтрашнего утра. Запаздываем». А далее следуют в высшей степени знаменательные слова: «О грелке не беспокойтесь». О грелке! Но, джентльмены, кто же беспокоится о грелке? Где это слыхано, чтобы душевный покой мужчины или женщины нарушался грелкой, которая сама по себе — безобидный, полезный и, добавлю, джентльмены, удобный предмет домашнего обихода? Зачем же нужно было так горячо умолять миссис Бардль, чтобы она не волновалась по поводу грелки, если только под этой грелкой (в чем нет ни малейшего сомнения) не подразумевалось некое потаенное пламя... если за этим не скрывалось какое-то ласковое слово или обращение, принятое в той условной системе переписки, которую так хитро изобрел Пиквик, уже замысливший отступление, и которую я не в состоянии объяснить? А что означает это: «запаздываем»? Вы думаете — карета запаздывает, джентльмены? Нет, по моему мнению, это надо отнести к самому Пиквику, который, вне всякого сомнения, преступно запаздывал во всем этом деле, но чья скорость теперь неожиданно возрастет благодаря вам, джентльмены, так что он не успеет оглянуться, как вылетит в трубу.

Сарджент Базфаз сделал паузу, чтобы посмотреть, не улыбаются ли присяжные его шутке; но поскольку никто, кроме зеленщика, ее не понял, он счел более благоразумным закончить речь в минорных тонах.

— Но довольно об этом, джентльмены, — сказал сарджент Базфаз, — тяжко улыбаться, когда надрывается сердце; больно шутить, когда душа состраждет. Надежды моей доверительницы разбиты, и не будет преувеличением заявить, что она осталась ни с чем. В доме миссис Бардль уныло и тихо; замолк даже голос ребенка: ему не до игры, когда мать плачет; он позабыл о «чижах» и о «чете и нечете»... Но Пиквик, джентльмены... Пиквик, безжалостный разрушитель этого мирного оазиса в пустыне Госуэлл-стрит... Пиквик, представший сегодня перед нами со своим бездушным томатным соусом и грелками, — Пиквик еще поднимает голову с бесстыдной наглостью и безжалостно смотрит на произведенные им разрушения. Возмещение ущерба, джентльмены... солидное возмещение ущерба — вот единственная кара, которой вы можете для него добиться, единственная компенсация, которую вы можете дать моей клиентке. И за этим возмещением она теперь обращается к просвещенным, великодушным, благородным, сердечным, беспристрастным, сострадательным, вдумчивым присяжным, выбранным из ее цивилизованных сограждан.

После этого блестящего заключения мистер сарджент Базфаз сел, а мистер Стейрли проснулся.

— Вызывается Элизабет Клаппинс, — произнес сарджент Базфаз, вставая через минуту с возобновленной энергией.

Ближайший пристав выкликнул Элизабет Таппинс; другой, стоявший на некотором расстоянии, потребовал Элизабет Джапкинс, а третий со всех ног бросился на Кинг-стрит и взывал там к Элизабет Маффинс, пока не охрип.

Между тем миссис Клаппинс соединенными усилиями миссис Бардль, миссис Сендерс, мистера Додсона и мистера Фогга была взгромождена на свидетельскую кафедру; и когда она благополучно утвердилась на верхней ступеньке, миссис Бардль поместилась на нижней с носовым платком и патенами в одной руке и бутылкой, содержащей не менее четверти пинты нюхательной соли, — в другой, готовая ко всяким случайностям. Миссис Сендерс, чьи глаза были прикованы к лицу судьи, стояла возле с огромным зонтом в левой руке и с таким сосредоточенным выражением прижимала большим пальцем правой руки пружину, словно приготовилась раскрыть его по первому знаку.

— Миссис Клаппинс, — начал сарджент Базфаз, — прошу вас, успокойтесь, сударыня.

Разумеется, миссис Клаппинс немедленно разрыдалась.

После нескольких несущественных вопросов мистер Базфаз спросил ее:

— Не припомните ли вы, миссис Клаппинс, как вы в одно памятное июльское утро находились в задней комнате миссис Бардль, когда она прибирала помещение мистера Пиквика?

— Да, милорд, помню, — ответила миссис Клаппинс.

— А что вы делали в этой комнате, сударыня? — поинтересовался маленький судья.

— Милорд и присяжные, — сказала миссис Клаппинс, потупившись, — я не буду вас обманывать...

— И хорошо сделаете, сударыня, — заметил маленький судья.

— Я была там без ведома миссис Бардль; я вышла из дому, чтобы купить картофеля, и вдруг вижу, парадная дверь миссис Бардль не заложена.