Посмертные записки Пиквикского клуба

Хорошенькая горничная подала ему ручку, которая оказалась очень маленькой, и встала, чтобы уйти.

— Я там недолго пробуду, — проговорил Сэм.

— Вы всегда в разъездах, мистер Уэллер, — сказала Мэри. — Только вернетесь и сейчас же опять уезжаете!

Мистер Уэллер привлек девушку к себе и стал ей что-то нашептывать. Когда они расстались, обнаружилось, что ей необходимо забежать к себе в комнату и поправить чепчик и прическу, прежде чем явиться к своей хозяйке.

— Я буду в отлучке день-два, не больше, сэр, — говорил Сэм мистеру Пиквику, после того как сообщил ему об утрате, понесенной отцом.

— Сколько понадобится, — отвечал мистер Пиквик, — вы совершенно свободны.

Сэм поклонился.

— Передайте отцу, Сэм, что если я могу быть чем-нибудь полезен, я готов сделать все, что в моих силах, — прибавил мистер Пиквик.

— Благодарю вас, сэр.

Обменявшись некоторыми выражениями взаимного расположения и участия, слуга и господин расстались.

Когда Сэм спрыгнул с козел пассажирской кареты ярдах в ста от «Маркиза Грэнби», было уже семь часов вечера. Вечер выдался пасмурный и холодный; улочка выглядела угрюмо и мрачно; физиономия благородного и доблестного маркиза, покачивавшегося и поскрипывавшего на ветру, казалась более печальной, чем обычно. Шторы были спущены и ставни прикрыты; у дверей, где обычно толпились гуляки, не было ни души. Сэм тихо вошел.

Вдовец сидел у круглого столика в маленькой комнате за буфетной, курил трубку и неотрывно смотрел в огонь камина. Похороны, очевидно, закончились недавно, потому что с его шляпы, которую он еще не снял, свисала лента черного крепа, ярда в полтора длиной. Мистер Уэллер пребывал в глубокой задумчивости. Несмотря на то, что Сэм несколько раз окликнул его по имени, он продолжал курить все с тем же спокойным и неподвижным лицом и очнулся, только когда сын положил руку ему на плечо.

— А! Сэмми! — воскликнул мистер Уэллер. — Милости просим.

— Я несколько раз тебя окликал, а ты не слышал, — сказал Сэм, вешая шляпу на крючок.

— Точно, Сэмми, я замечтался, — ответил старший мистер Уэллер, снова устремляя задумчивый взгляд в огонь.

— О чем? — спросил Сэм, придвигая стул к огню.

— Я думал о ней, Сэмивел, — ответил старший мистер Уэллер, мотнув головой в сторону Доркингского кладбища, поясняя, что его слова относятся к усопшей миссис Уэллер. — Я размышлял, Сэмми, — продолжал он, с большой серьезностью взирая на сына, словно заверяя его, что каким бы странным и неправдоподобным ни показалось его признание, оно тем не менее делается спокойно и обдуманно, — я размышлял, Сэмми, что мне, в общем-то, очень жаль, что она померла.

— Так оно и должно быть, — отозвался Сэм.

Мистер Уэллер кивнул в знак согласия и, снова уставившись на огонь, погрузился в клубы дыма и в размышления.

После продолжительного молчания он разогнал дым рукой и произнес:

— Очень разумные слова она мне сказала, Сэмми.

— Какие слова? — полюбопытствовал Сэм.

— Которые она говорила, когда занемогла, — ответил старый джентльмен.

— Что же она говорила?

— А вот что: «Веллер, говорит, боюсь, я не заботилась о тебе так, как надо бы. Ты человек очень добрый, и я могла бы постараться, чтобы тебе было хорошо дома. Теперь, говорит, когда уже поздно, я понимаю, что мужняя жена должна прежде всего справлять свои обязанности в семье, а если и ходить в церковь, то не прикрывать этим свою лень и свои слабости. А я это делала, говорит, и тратила время и деньги на людей, которые грешили еще хуже моего. Когда я умру, Веллер, вспоминай меня, какой я была, прежде чем познакомилась с этими людьми, и какой я была от природы». «Сьюзен, — говорю я ей, не скрою, Сэмивел, слова меня эти за сердце задели, — Сьюзен, говорю, ты была мне очень хорошей женой, и толковать об этом нечего. Крепись, моя дорогая, и ты еще увидишь, как я расшибу голову этому Стиггинсу». Она улыбнулась на это, Сэмми, — сказал старый джентльмен, затягиваясь трубкой, чтобы подавить вздох, — а потом все-таки взяла да померла.

— Полно, хозяин, рано или поздно все там будем.

— Будем, Сэмми, — подтвердил мистер Уэллер-старший. — Конечно, а иначе что бы делать могильщикам, Сэмми?

Мистер Уэллер снова набил трубку и раскурил ее; черты лица его изобразили работу мысли.

— И вот, сын мой, — сказал мистер Уэллер, — здесь мне теперь оставаться не след: тут меня женят, желаю я этого или не желаю, а отрываться от интересных членов общества мне тоже неохота. Я и решил, что я еще погоняю лошадей, а стойло устрою опять в «Прекрасной Дикарке» — там мой природный воздух, Сэмми.

— А с этим заведением что будет?

— Заведение, Сэмивел, — ответил старый джентльмен, — с вывеской и с обстановкой, будет продано; а из денег мачеха твоя перед смертью велела мне вложить двести фунтов на твое имя в эти штуки... как они называются?

— Какие штуки? — спросил Сэм.

— Да те штуки, что курсируют в Сити.

— Омнибусы? — подсказал Сэм.

— Вздор, — ответил мистер Уэллер. — Эти штуки постоянно колеблются и путаются как-то там с государственным долгом.

— А! Облигации! — догадался Сэм.