Посол Господина Великого

Впряженная в телегу пегая кобыла вдруг встрепенулась, словно почуяла волка. Остальные кони обеспокоенно прядали ушами. Узкая дорога впереди, казалось, проваливалась, исчезая в заросшей чертополохом и кустарником балке, темной из-за вплотную обступивших ее сосен. Не лежало почему-то сердце у Олега Иваныча к этой балке, ох, не лежало!

Однако – ехать-то надо было. Вот и поехали. А кругом кусты, сосны, темень! Вороны каркают!

Едва спустились вниз, на тебе – прямо поперек дороги лежало дерево. И не поймешь – то ли само упало, то ли помог кто. Рядом, прямо на повороте, росла сосна с большими сучковатыми ветками – старая, корявая, мощная. С одной из веток, ближе к вершине, свисала вниз… то ли вожжа, то ли веревка. То ли вообще чьи-то кишки…

Кивнув на лежащее дерево, Харлам обернулся к тележным:

– Убирайте тихохонько. А ты, Олег Иваныч, ежели что – скачи без огляду, мы прикроем. Никак невозможно, чтоб с тобой случилось что, никак… Ага, глянь-ка!

Олег Иваныч уже и сам увидел. Впереди, из-за черемуховых зарослей, показалась вдруг хрупкая фигурка подростка в черной монашеской рясе, подпоясанной простой веревкой, и в черном же клобуке, низко надвинутом на глаза. Длинные, давно не мытые волосы парня свалялись, лицо было покрыто пылью, глаза настороженно осмотрели обозников.

– Чьих будете, люди добрые? – поклонясь, мальчишка подошел ближе.

Ничего вроде особенного не спросил, даже кланялся вежливо. Но… как-то не так… С вызовом каким-то, нахраписто, вроде как издевательски даже! А глаза-то, глаза – так и зыркали!

– Чьих будем – не твое дело, – тронув поводья, Олег Иваныч подъехал ближе. – А вот ты-то кто?

Мальчишка вдруг вздрогнул и внимательно всмотрелся в него. Что-то промелькнуло в темных глазах парня – узнавание, удивление – что-то… Так и стоял он молча. Пялился, удивленно хлопал ресницами.

– А ну, лови его, ребята! – спрыгивая с коня, неожиданно крикнул Харлам.

Епифан с Онисимом, бросив дерево, рысью ломанулись к мальчишке.

Усмехнувшись, тот быстро отпрыгнул в сторону, к корявой сосне и, когда казалось, что вот-вот дотянутся до него цепкие руки преследователей, схватился за свисавшую вниз веревку, дернул… И вмиг оказался на вершине!

Постоял на ветке, рукой махнул, крикнул:

– Езжайте, мужики, с миром! – Постоял немного, улыбнувшись, добавил: – И ты езжай, господине! Помни русалии да молись Яриле за Степанку.

– Какому, к бесу, Яриле? Да за какого Степанку?

А мог бы и не спрашивать Олег Иваныч. Не было уж на сосне никого. Только где-то неподалеку заржали-затопали кони. И стихло все, словно привиделось. Ни коней, ни ржания, ни мальчишки в рясе.

– Чудны дела твои, Господи! – покачал головой Харлам. – Я-то уж думал – биться придется. Угодил ты, господине, разбойникам!

– Что за разбойники такие? – переспросил Олег Иваныч, очень его интересовал вопрос – чем это он им угодил.

– Язычники то, – пояснил с телеги Онисим. – Из-под Твери откель-то пришедцы, с весны еще, с маю. Вот эдак высматривают да имают конного-пешего, а уж опосля в жертву Яриле богомерзкому приносят в капище своем поганом. А капище-то – тут, за болотиной где-то. Так люди сказывают!

Онисим, а вслед за ним и остальные перекрестились.

Язычники… Много их оставалось еще и в Москве, и в Твери, и в Новгороде. И чем дальше от городов – тем больше. Хотя… с холма, что у Черного леса, Москву видно. А вот поди ж ты…

Вспомнилось вдруг Олегу Иванычу давнее московское посольство. Погоня. Изба в дальнем лесу. Языческие игрища – русалии да танцы полуголых дев. Да как пожгли капище, да выбрались еле… А не оттуда ль отрок-то? Не смотри, что в рясу одет. Может, и вправду язычник. Ну, да Бог с ним, с отроком, главное – из лесу выбрались. За холмом посветлело – выйдя из лесу, дорога пошла полями. Кое-где жнивье было уже сметано, а где-то еще жали – согбенные фигуры жнецов было хорошо различимы на светло-желтом фоне поля. Солнце уже зашло. Смеркалось. Убегающая в поля дорога огибала холмы и небольшую дубраву. За дубравой виднелись избы. То и была конечная цель пути – деревенька Силантия Ржи, московского служилого человека… Добрались, слава Богу!

Последние лучи скрывшегося солнца еще золотили маковки церквей в Кремле, а над Неглинной уже стелился туман. Холодало, от реки явственно несло сыростью. На вымолах рыбаки разложили костры – грелись.

Боярин Ставр захлопнул ставни и, кликнув Митрю, велел тому позвать хозяина – затопить печи. В ожидании тепла хлебнул мальвазеи из небольшого кувшинца, заходил задумчиво по горнице, бороду рукой теребя. Назавтра собирался в Новгород небольшой караванец с понизовым хлебом. С караванцем этим и планировал уехать Ставр – не ждать неделю в попутчики Стефана Бородатого, государева дьяка. Хоть и безопасней было б со Стефаном-то, да не мог больше ждать боярин – были, чай, и в Новгороде делишки… не только в самом городе, но и в дальней пятине его, на Обонежье Нагорном, в погосте Куневичи. Но – там больше дела личные…

Охваченный сладким томлением, обернулся Ставр на скрип двери.