Посольский город

Сравнения собирались в уютном, потихоньку ветшавшем районе Послограда, недалеко от развалин. Я отправилась туда долгим путем и шагала почти все утро, то и дело встречая бездомных брошенных автомов. Я даже прошла мимо денежной стены и, как обычно, глянула на дверь.

В Чаро-Сити есть трущобы, у которых я прожила дольше, чем мне хотелось бы. Почти все порты, где мне случалось приземляться, тоже расположены вблизи или внутри трущоб: они как пятна проказы, которую переносят из города в город корабли. Так что, когда на вечеринках в Послограде кто-нибудь из местных реформистов начинал лопотать что-нибудь насчет трущоб, я обычно встревала в разговор.

– Трущобы? – спрашивала я. – Поверьте, друг мой, уж я-то их повидала. Знаете, где я была? В таких трущобах, какие вам и не снились. У нас таких нет.

В Послограде не было оборванных ребятишек, которые пускали бумажные кораблики в колдобинах разбитых дорог, залитых сточными водами; не было тех, кто ради куска хлеба продавал себя иммерлетчикам или туристам с других планет, ни тех, кто за деньги отхаркивал биопиратам образцы своей ДНК или продавал свои органы; глинобитные домишки не тряслись, когда с неба спускались или поднимались в него корабли, и не рушились на головы своим обитателям при каждой второй посадке. Социальная кривая в нашем городе вообще не отличалась крутыми перепадами: имущественные и правовые различия между гражданами были минимальны. Не считая, конечно, служителей и послов.

У нас самые неприглядные районы отличались всеми забытыми настенными экранами и проекторами, которые давно показывали одни и те же куски рекламы, постепенно выходя из строя. Многие рекламировали товары, снятые с производства часы тому назад, и импортные предметы роскоши, о которых мне было известно, что их уже не осталось в природе. Как и везде в Послограде, стены в таких районах покрывал плющ, настоящий и измененный, и островки местного аналога мха, так что свет, струившийся с экранов и грубоватых объектов общедоступного искусства, был рассеянным, как солнечные лучи, проникающие сквозь кроны деревьев.

Местами из живого ковра, покрывающего стены, торчали выходные отверстия скрытых в толще кирпича и пластона трубок, посредством которых либо выводились наружу звуки рекламы, либо наоборот, запрещенные законом экстремистские идеи закачивались на экран. Я шла, окруженная мерцанием экранов, обрывками поношений Бремена и угроз Уайату и его подчиненным. Болтливый трехмерный призрак распространялся насчет свобод, демократии и налогов. Даже Уайат вряд ли воспринял бы всерьез эти жалкие выходки доморощенных радикалов, хотя наверняка содрал бы с констеблей три шкуры за то, что они не уследили и вовремя не пресекли распространение этих онлайновых граффити.

Я вышла на улицу галантерейщиков, где торговали изделиями из натуральной и альтернативной кожи. У дверей одного магазина, где с ветвей биологически измененного дерева снимали зрелые кошельки, пахло дубильным веществом и кишками. Мясники работали споро, срезая кошельки, они проделывали в них щелку, к которой позже будет прикреплена застежка, вычерпывали внутренности и готовили кожу к дальнейшей обработке. На заднем плане маячили незрелые зонты, глупые предметы роскоши, еженедельно раскрывающие свои энтоморептильные купола. Товары из измененной кожи были примитивными существами без ртов и анусов, неспособными жить: их внутренности, шлепавшиеся в канаву подле магазина, были непонятны и бессмысленны.

Не меньше дюжины сравнений собрались в кафе-баре под названием «Галстук», куда пригласили и меня. У входа бесконечно маячила вывеска-голограмма: человек, который никак не мог завязать свой шейный платок. Шагнув сквозь него (повинуясь шаловливому росчерку программы, он поднял голову, точно удивленный, а потом вернулся к своему занятию), я вошла внутрь.

– Ависа! – Хассер был в восторге. – Знакомься… Дариус, который носил вместо украшений орудия труда; Шанита, которой три ночи завязывали глаза и не давали уснуть; Валдик, который каждую неделю плавает с рыбами. – Так он провел меня по всей комнате. – А это Ависа, – сказал он, – которая съела то, что ей дали.

Разумеется, мы были не единственными сравнениями ариекаев. Они пользовались для этой цели животными и неодушевленными предметами: в Послограде был один дом, из которого много лет назад Хозяева сначала вынесли всю мебель, а затем вернули ее на места, чтобы сделать возможной какую-то фигуру речи. Расколотый камень, который сделали специально для того, чтобы кто-нибудь мог сказать: это как тот камень, который раскололи и снова склеили. И все же сравнениями чаще всего служили терранские женщины и мужчины: видимо, в нас было что-то, облегчавшее передачу смысла.

Разумеется, далеко не все сравнения интересовались своим статусом. Насколько я поняла, среди них были один или два служителя. И даже послы. Те никогда не посещали собрания.