Посредник

Даже энергичный Патриарх, осматривая и благословляя, на днях армию, не выдержал и проскрипел глубоким басом:

— На вас соколики, глядя, так вы лучше бы дома сидели. Куда теляти с волком бодаться.

Патриарх брезгливо осмотрел ряды низкорослых глупых новобранцев и свежезаваренные пробоины в ледовых буерах:

— Какое-же, это воинство? Менты и те бодрее глядят. Эх, агнцы божие…

Жаров тогда смолчал. Ему было понятно сомнение окружающих. Ведь он больше иных не верил ни в свою армию, ни в ее командование. Он знал что ни богомолец Сенкевич, ни рекламный герой Востриков не способны воевать ни с кем кроме собственного народа. А такой расклад мог значить только поражение. И от этого все больше хмурел и мрачнел Жаров. Так как кем кем, а дураком этот Президент России не был. Но держали его жесткой удавкой обещания, одолжения, наследство жены и собственные сомнения.

И как покладистый бычок плелся на бойню Президент России, ведя за собой все свое немногочисленное стадо.

Без приглашения в кабинет ворвался вертлявый Петренко.

— Слыхал Жора, — бросил он с лета, — европейцы дали еще два десятка планеров. Хорошие планеры. Свежеепокращенные. А на некоторых даже можно летать. А ты в них сомневался. В наших европейцах. Скоро и буера пригонят. Отличные буера, не новоделы, а восстановленные после Марсельской битвы. У них пятидюймовая броня и отличные генераторы с медной обмоткой.

— Хорошо, очень хорошо, — Георгий Константинович выпученными глазами осмотрел потолок, — это нас, наверное, спасет. А если не спасет. То поможет. Сильно поможет.

— Да чего ты такой грустный, — Петренко неудержимо ерзал в кресле, — все давно решили. Мы с тобой и этим барашком — Сенкевич быстро и победно проводим Антарктическую войну. А здесь оставим Матвеева, Сергеева и вновь назначенного министром внутренних дел Фомченко. Генеральный штаб все рассчитал — нам месяц добираться, месяц воевать и месяц возвращаться. Иными словами, через три месяца будем дома с добычей и деньгами.

— Да, — тихо проскрипел Жаров, — и ты в эту чушь веришь? В расчеты нашего Генерального Штаба?

— А что делать, больше нам ничего не остается либо верить, либо нет.

— Понятно, и ты подался в пророки и мистики, — Георгий Константинович потер глаза — резь становилась все сильнее и сильнее.

— Нет, конечно, дело твое, — министр иностранных дел бодро потер руки, — а по мне уж лучше по миру кататься, чем дома на свои стены смотреть. Не хочу дома сидеть, как пес, какой.

— Как цепной пес, — автоматически добавил Президент.

— если хочешь, то, как цепной пес, — автоматически согласился Петренко, — мне главное план и вал. А кстати Михалкин звонил? Звонил Михалкин?

— А что тебе до Михалкина, — меланхолично поинтересовался Георгий Константинович.

— Да, он мне того, — на секунду замялся Петренко, — того он мне уже неделю инсулин — М задерживает. Вот и думаю, как бы мое здоровье не пошатнулось. И так после мозгового шунтирования руки дрожат, и голова сильно болит.

— А что так? Почему задерживает? — вяло поинтересовался Президент.

— А вот хрен его знает, — растерялся от вопроса Петренко, — может после того моего доклада.

— Какого доклада? — решил уточнить Жаров.

— Да того, — Петренко показался сжавшимся в кресле, — ну когда я спонсорам и Европейцам послам сообщение, что мы к войне не готовы. И солдат нет и оружие старое и в тылу проблемы. Если в Антарктиде не убьют, то бунт в России нам обеспечен. И все в таком свете.

— И что, — уронил тяжелую-тяжелую голову на руки Жаров, — что дальше?

— Да ничего, — резко оживился Петренко, — я ведь исправился. Свою позицию пересмотрел и сейчас ни в чем не сомневаюсь. Считаю, войну и нужной и важной и нашу подготовку отличной. В рамках современной ситуации конечно. А он зажал ампулы и не дает.

— Совсем, что ли, не дает? — разговор надоедал Жарову.

— Нет, говорит, что скоро выдаст, — Петренко снова стал уклоняться в меланхолию, — а у меня уже пусто. И тянет кольнуться. Может ты мне дашь, а? Взаимообразно. Я отдам. Точно отдам. Как Михалкин выдаст сразу отдам. Еще с прибавкой?

— Они все индивидуальные, у каждого свой метаболизм, — Президент России, осмотрел поверхность стола — она искрилась-то ли инеем то или седым от старости мхом, — они ведь для каждого свои, подстроены под полярность индивидуальных датчиков. Можно не ту вколоть и помереть. Случаи были.

— Да и хрен с ними. Дай, а. Я отдам, не подведу. Михалкин, не сегодня, так завтра инсулин мне подгонит. И я тебе две ампулы сверху дам.

— Нет. Сказал ведь, — отмахнулся Георгий Константинович, — не дам. Ты ищи сам.

— Ладно, — просвистел как чайник Петренко, — ладно. Не хочешь помочь товарищу, и сам справлюсь.

Включился коммутатор:

— Прибыл министр обороны России и другие официальные лица. Я их пропускаю.

Сенкевич поклонился при входе и осторожно сел на краешек стула.

За министром обороны тихо, как привидения, зашли Фомченко, Матвеев и Сергеев.

При их виде Георгий Константинович широко зевнул — министров хозяйственных дел он недолюбливал, считая неполноценными, не настоящими пацанами. Они платили Президенту России тем же.