Пост-капитан

— Потому что твои частые визиты туда уже стали притчей во языцех. И если это не секрет для твоих друзей — то что говорить о врагах? Об этом уже знают на Уайтхолле; и, должно быть, твоим кредиторам с Минсинг-лэйн это тоже уже известно. Не смотри так сердито, Джек, позволь мне сказать тебе тебе три вещи — я должен тебе их сказать, как друг. Во-первых, тебя, конечно, арестуют за долги, если ты не прекратишь сходить на берег. Во-вторых, на флоте судачат, что ты прилип к этой гавани; а как это может повредить твоей карьере — тебе лучше моего известно. Нет, дай я закончу. В-третьих, ты подумал о том, как ты компрометируешь Диану Вильерс своим откровенным вниманием к ней, пренебрегая при этом всем известной опасностью?

— Диана Вильерс находится под твоим особым покровительством? Она тебя уполномочила мне это сказать?

— Никак нет.

— Тогда я не понимаю, по какому праву ты говоришь со мной таким образом.

— Но конечно же, Джек, дорогой мой, по праву друга — оно же у меня есть? Я не говорю про долг — это уже отдаёт казёнщиной.

— Друг, который хочет поле для себя расчистить, быть может? Я, может, не особо умный, не какой-нибудь чёртов Маккиавелли, но полагаю, что распознаю ruse de guerre[102], когда столкнусь с ней. Я долгое время не знал, что думать про вас с Дианой Вильерс — сперва одно, потом другое — потому что ты чертовски хитрый лис, возвращаешься по своим следам. Только теперь-то я понимаю все эти перемены настроения, все эти «нету дома», всю эту чёртову нелюбезность, и всю эту трескотню по поводу умного и занятного доктора Мэтьюрина — как он разбирается в людях и не занудствует, а я просто тупая деревенщина, которая ни черта не понимает. Нам пора объясниться по поводу Дианы Вильерс, чтобы понять, в каком мы положении.

— Я не желаю объяснений. Они бесполезны, особенно в делах такого рода, где замешано то, что можно обозначить как влечение к другому полу — рассудок летит в окно, и искренность вместе с ним. В любом случае, даже если страсть и ни при чём, язык настолько несовершенен, что…

— Любой ублюдок может трусливо уйти от ответа, скрывшись за пустословием.

— Вы сказали достаточно, сэр, — сказал Стивен, вставая. — Даже слишком. Вы должны взять свои слова назад.

— Я ничего не возьму назад, — закричал Джек; он был очень бледен. — И ещё добавлю, что, когда человек возвращается из отпуска загорелый, как гибралтарский еврей, и говорит, какая была чудесная погода в Ирландии — он лжёт. Я буду на этом настаивать, и я с превеликой охотой дам вам любое удовлетворение, какого вы только пожелаете!

— Как странно, — тихо сказал Стивен, — что наше знакомство началось с вызова, и вызовом и закончилось.

— Дандас, — говорил он в маленькой комнатке «Розы и короны», — как любезно с вашей стороны, что вы так скоро пришли. К сожалению, должен вас просить быть моим секундантом. Я попытался провести в жизнь ваш превосходный план, но не справился и не преуспел. Я должен был понять, в каком он состоянии — несчастная страсть — но я не ко времени продолжил разговор, и он назвал меня трусом и лжецом.

На лице Дандаса отобразился ужас.

— О, как это скверно, — вскричал он. — О Боже. — Долгое, невесёлое молчание. — Об извинениях, должно быть, речи не идёт?

— Никоим образом. Одно слово он взял назад… «Капитан Обри передаёт поклон доктору Мэтьюрину и желает довести до его сведения, что вчера вечером у него вырвалось некое выражение общего свойства, имеющее отношение к рождению, которое можно было бы принять на личный счёт. Ничего подобного не подразумевалось, и капитан Обри берёт это слово назад и в то же время сожалеет, что употребил его в горячке момента. Остальные же свои замечания он оставляет, как есть». Но беспричинное обвинение во лжи остаётся. Это непросто переварить.

— Конечно. Вот же несчастье. Нам как-то придётся устроить это между выходами в море. Я чувствую себя ужасно виноватым. Мэтьюрин, вы когда-нибудь дрались на дуэли? Я никогда себе не прощу, если с вами что-нибудь случится. Джек опытный боец.

— Я могу за себя постоять.

— Ну, — сказал Дандас, с сомнением глядя на него. — Я должен немедленно отправиться к нему. О, какое это всё-таки несчастье. Это может затянуться, если мы не устроим всё сегодня же вечером. Чёрт-те что у нас на флоте — армейцы всегда могут всё устроить сразу, а у нас… я знаю одно такое дело, что оставалось в подвешенном состоянии месяца три, даже больше.

Этим вечером им ничего не удалось устроить, поскольку «Поликресту» было приказано выйти в море с вечерним отливом. Он направился на юго-запад вместе с парой грузовых кораблей, неся на борту нечто большее, чем обычный для него груз недовольства.