Пост-капитан

После этого многообещающего вступления Дандас почему-то замолчал: было ясно, что он хочет сказать что-то важное, но не знает, как к этому подступиться. Может, он хочет занять денег? Или его беспокоит какая-то болезнь?

— Вы очень расположены к капитану Обри, доктор Мэтьюрин — я прав?

— Верно, я прекрасно к нему отношусь.

— Вот и я. Вот и я тоже. Мы с ним плавали вместе ещё до того, как стали мичманами — на полудюжине кораблей вместе ходили. Но он меня не слушает, вы знаете, не обращает внимания. Я всегда был младше его, и это, конечно, имеет значение; кроме того, есть такие вещи, о которых нельзя говорить мужчине. Что я вам хотел сказать… как вы думаете, вы не могли бы просто намекнуть ему, что он… не скажу, что разрушает свою карьеру, но идёт слишком близко к ветру? Он не разрешает своим конвоям выходить — были жалобы — торчит в Даунсе, даже если погода вовсе не такая ужасная; людям предлагается какое-то правдоподобное объяснение, почему так, но оно никого не устраивает, и Уайтхолл не устроит.

— Задержка в порту — для военного флота известное дело.

— Я знаю, о чём вы. Но это годится для адмиралов с парочкой выигранных сражений и пэрством, не для коммандеров. Это плохо кончится, Мэтьюрин. Прошу вас, скажите ему.

— Сделаю что смогу. Да только Бог знает, что из этого выйдет. Спасибо за доверие, Дандас.

— «Поликрест» сейчас пытается обойти Саут-Форлэнд; я видел его с «Голиафа», он не мог пересечь линию ветра и опять поворачивал через фордевинд. Он был на той стороне пролива, присматривал за французскими канонерками в Этапле. Он придёт, как только установится ветер с моря; но Господи помилуй, как же его сносит! Такое вообще не должно плавать.

— Я возьму лодку и встречу их, — сказал Стивен. — Мне не терпится снова увидеть моих сослуживцев.

Они встретили его приветливо, очень приветливо; но все были заняты, задёрганы и перегружены работой. Обе вахты были на палубе для постановки на якорь, и, пока он наблюдал за их работой, ему стало ясно, что настроение на борту «Поликреста» не улучшилось. И было очень далеко от улучшения. Он уже знал о море достаточно, чтобы отличить команду, что работает с охотой, от задёрганного, угрюмого сборища людей, которых приходится подгонять. Джек сидел в каюте — писал рапорт, и на палубе распоряжался Паркер: может, он одержимый? Беспрестанные лающие приказы, угрозы, оскорбления, вперемешку с ударами и зуботычинами: и всё это куда более неистово, чем было, когда Стивен уезжал — и в его голосе определённо истерические нотки? Ненамного меньше шума производил офицер, заменивший Макдональда — полный, розово-белый молодой человек с толстыми бледными губами; его власть распространялась лишь на его солдат, но он восполнял это активностью, прыгая по палубе со своей тростью, как чёртик из табакерки.

Когда он спустился вниз, это впечатление только окрепло. Его помощник, мистер Томпсон, возможно, не был слишком умелым или опытным — его попытка сделать Чеслдону литотомию[99] зловеще запахла гангреной — но он не казался ни грубым, ни просто нелюбезным. Тем не менее, во время их обхода пациентов никто даже не улыбнулся: вежливые ответы, но никаких разговоров, никакого дружелюбия — разве что со стороны бывшего матроса с «Софи», поляка по имени Якруцкий, которого опять беспокоила грыжа. И даже его странная речь (он плохо говорил по-английски) была стеснённой, неестественной и зажатой. На соседней койке лежал человек с забинтованной головой. Gummata[100], последствия травмы, симуляция? Желая наглядно объяснить свой диагноз, Томпсон устремил указующий перст к голове лежащего, и тот бессознательным защитным жестом вскинул руку.

К тому времени, как Стивен закончил обход и прошёл к себе в каюту, «Поликрест» встал на якорь. Джек уехал докладываться, и на корабль снизошло что-то вроде покоя. Слышен был только однообразный стук помп, да ещё приглушённо гавкал первый лейтенант, добивавшийся того, чтобы нижние прямые паруса и марсели свернули по-якорному, аккуратно, как для королевского смотра.

Стивен прошёл в констапельскую, которая была пуста, если не считать офицера морской пехоты. Тот развалился на двух стульях, положив ноги на стол. Он вытянул шею и воскликнул:

— А, вы, должно быть, местный костоправ — вернулись? Рад вас видеть. Меня зовут Смизерс. Извините, что не встаю: я прямо из сил выбился, пока вставали на якорь.

— Я заметил, что вы очень активно действовали.

— Шустренько, шустренько. Я люблю, когда мои люди твёрдо знают, кто есть кто и что есть что, да пошевеливаются, а не то я их кой-чем пошевелю — улавливаете? Мне сказали, что вы ловко управляетесь с виолончелью. Нам надо сыграть как-нибудь вечерком. Я играю на немецкой флейте.

— Должно быть, неплохо играете?