Пост-капитан

— Я, безусловно, буду ждать этого, — сказал Стивен и подумал: «Жаль, что они не могут предсказать конец этого ожидания».

«Как странно, что я боюсь того, что должно случиться, — говорил он себе, сидя подле пациента и считая его дыхание. — И вместе с тем — как, оказывается, тяжело ждать».

Из дальнего конца лазарета снова донесся приглушенный говор: люди привыкли к его присутствию и к его рассеянности — не один раз кто-нибудь из обеденной группы приносил сюда запрещённый грог, проходя незамеченным прямо за спиной доктора, и он их не беспокоил. Теперь два шотландца с Севера разговаривали с ирландцем, который лежал на животе, потому что спина его была исхлестана кошкой — говорили по-гэльски, медленно и с повторами.

«Я лучше всего его понимаю, когда не обращаю внимания, — заметил про себя Стивен. — Когда я не напрягаюсь и не пытаюсь выделить отдельные слова. Это понимает ребёнок в длинных одеждах, которым я был в Кэрсивине. Они считают, что мы бросим якорь в Даунсе ещё до восьми склянок. Надеюсь, они правы; и надеюсь найти там Дандаса».

Они были правы, и ещё до того, как «Поликрест» остановился, он услышал голос часового, окликающего шлюпку, и ответный крик — «Франчайз», что означало, что в шлюпке капитан этого судна. Боцманская дудка — должное уважение, оказываемое пост-капитану, звуки шагов над головой, и затем — «Капитан Дандас выражает своё почтение доктору Мэтьюрину и желает перемолвиться с ним словом, когда ему будет удобно».

Осторожность была особенно важна в такого рода делах, и Хинидж Дандас, зная, что на тесном шлюпе вслух произнесённое слово — общее достояние, написал на клочке бумаги: «Устроит ли суббота, полседьмого утра? В дюнах. Я заеду за вами». Он вручил записку с суровым, многозначительным взглядом. Стивен прочёл, кивнул и сказал:

— Превосходно. Я вам очень обязан. Вы не подвезёте меня на берег? Я должен провести завтрашний день в Диле, так ведь? Не будете ли вы столь любезны сказать об этом капитану Обри?

— Уже; мы можем отправиться сейчас, если пожелаете.

— Я буду готов через две минуты.

У него были документы, которые не должны были попасть в чужие руки, несколько рукописей и писем, которые были ему дороги — но почти всё уже уложено, и его небольшой дорожный саквояж был под рукой. Спустя две минуты он последовал за Дандасом вверх по трапу, и шлюпка отправилась по спокойной воде в сторону Диля. Осторожно подбирая выражения, чтобы его не понял никто, кроме Стивена, Дандас дал ему понять, что секундант Джека, полковник Рэнкин, не сможет сойти на берег раньше завтрашнего вечера, в пятницу; что он уже виделся с Рэнкином на этой неделе, и они нашли прекрасное место возле замка — оно часто используется для подобных целей и подходит лучше некуда.

— Вы запаслись всем чем нужно, я полагаю? — спросил он перед тем, как шлюпка причалила.

— Думаю, да, — ответил Стивен. — Если нет, я сообщу вам.

— Ну что же, до свидания, — сказал Дандас, пожимая ему руку. — Я должен вернуться на свой корабль. Если мы не встретимся раньше — то до назначенного времени.

Стивен устроился в «Розе и короне», взял там лошадь и медленно поехал в Дувр, размышляя о природе дюн, об исключительном одиночестве каждого человека и о несостоятельности языка — мысль, которую он бы развил перед Джеком, если бы ему дали это сделать.

— И всё же, при всём его несовершенстве — как чудесно позволяет он управляться с материальными вещами, — сказал Стивен, глядя на корабли на рейде — невероятное хитросплетение снастей, блоков, парусов, каждый из которых имеет название, и которые могут перенести сборище отдельных индивидуумов в Босфор, в Вест-Индию, на Суматру или в районы китобойного промысла в Южных морях. В какой-то момент на глаза ему попался причудливый, похожий на перевёрнутую шляпу силуэт «Поликреста», и он увидел, как от его борта отошла капитанская гичка, поставила рейковый парус и направилась в Дувр.

«Зная их обоих, как я знаю, — размышлял он, — сложно допустить, что у них есть сильная симпатия друг к другу. Это противоестественная связь. Должно быть, здесь и кроется причина её ожесточённости».

По прибытии в Дувр он сразу же направился в госпиталь и осмотрел своих пациентов: помешанный сидел неподвижно, свернувшись калачиком и утопая в слезах; зато культя Макдональда заживала хорошо. Лоскуты кожи выглядели аккуратно, как перевязанная бандероль, и он с удовлетворением отметил, что волосы на них растут в прежнем направлении. Он указал на это офицеру и добавил:

— Вы скоро совсем поправитесь. Можно вас поздравить: у вас отличное здоровье. Через несколько недель вы сможете посостязаться с Нельсоном — будете с одной рукой скакать с корабля на корабль — и вам больше повезло, чем адмиралу: у вас осталась рука, в которой вы держите оружие.

— Вы меня успокоили, — сказал Макдональд. — Я ужасно боялся гангрены. Я вам очень обязан, доктор, и можете мне верить — я этого не забуду.