Пост-капитан

— Конечно, это зависит от ветра: но если он будет хоть немного с севера, я надеюсь пройти по фарватеру между Скакуном и Моргановой мелью на внешний рейд, миновать Сен-Жак, а оттуда либо пройти между Наковальнями, либо обогнуть оконечность Западной Наковальни, чтобы попасть в устье гавани. Обратно же — с отливом, с Божьей помощью, через Ра-дю-Пуан — вот, за Восточной Наковальней — чтобы выйти в открытое море до того, как Конвенсьон собьёт нам мачты. У них там сорокадвухфунтовки, весьма мощные орудия. Мы должны начать входить в первой половине прилива, понимаете? Чтобы сняться с мели, если коснёмся дна, и закончить свои дела при высокой воде. Потом назад с отливом, чтобы не верповаться против течения, в то время как нас немножечко разносят в клочья, а мы даже управляться не можем. А они нас разнесут, поупражняются на нас со своими тяжелыми пушками, если только мы не захватим их врасплох — французские артиллеристы народ тренированный, будьте уверены. Как я рад, что оставил мои «Скромные рассуждения» у миссис Г. — переписанные хорошим почерком и готовые для печати.

— Значит, всё зависит от течения, — сказал Стивен после паузы.

— Да. От ветра и течения, и внезапности, если у нас с ней получится. При течении мы можем управляться. Я рассчитываю привести корабль вот сюда — чтобы остров был у нас точно на зюйде, а квадратная башня на зюйд-осте, полрумба к осту — с ночным приливом, не завтрашним, а следующей ночью, именно в воскресенье. И мы должны молиться о слабом весте или норд-весте, чтобы войти внутрь, ну и выйти, быть может.

ГЛАВА 11

Стивен сидел возле пациента в мягко покачивающемся лазарете. Он почти определённо вытащил его из кризиса — слабый, нитевидный пульс за последний час окреп, температура упала, дыхание почти нормализовалось — но этот триумф занимал лишь дальний уголок его разума, а всё остальное заполнял страх. В качестве слушателя, почти невольного слушателя, он услышал о себе чересчур много хорошего. «Доктор правильный человек — доктор не терпит, когда над нами издеваются — доктор за свободу — он образованный, знает французский — он к тому же ирландец». Бормотание на дальнем конце внезапно оборвалось, наступила какая-то выжидательная тишина; люди нетерпеливо посматривали на него, подталкивая друг друга локтями; высокий ирландец, зашедший в лазарет навестить больного товарища, поднялся и обратил лицо к доктору. При первом же его движении Стивен выскользнул из лазарета; на квартердеке он увидел Паркера, разговаривавшего с лейтенантом морской пехоты, оба пристально разглядывали трёхпалубный линейный корабль на юго-западе, под всеми парусами и с лиселями справа и слева несущийся вниз по Ла-Маншу — белая пена от носового буруна вдоль бортов. Два мичмана, свободные от вахты, сидели на переходном мостке, занимаясь плетением из троса какого-то сложного предмета.

— Мистер Парслоу, — сказал Стивен. — Будьте любезны, спросите капитана, свободен ли он сейчас.

— Схожу, когда закончу здесь, — холодно ответил Парслоу, не двигаясь с места.

Баббингтон уронил свайку, с негодованием пнул Парслоу так, что тот скатился вниз по трапу, и сказал:

— Я схожу, сэр.

Через миг он прибежал обратно.

— У капитана сейчас плотник, сэр, но он сказал, что через пять минут будет очень рад.

«Очень рад» было сказано просто из приличия — очевидно, что у капитана Обри состоялся с плотником неприятный разговор: на столе лежал кусок гнилого дерева с вытянутым из него болтом, а выражение лица капитана было расстроенным и мрачным. При появлении Стивена он встал, пригнув голову под бимсом — неловкий, скованный, сконфуженный.

— Извините, что попросил об аудиенции, сэр, — сказал Стивен. — Но возможно, что сегодня ночью произойдёт мятеж, когда судно окажется возле французского берега. Они намерены отвести его в Сен-Валери.

Джек кивнул. Это только подтверждало его понимание ситуации — убитые, растерянные взгляды людей с «Софи», всё поведение команды, тридцатидвухфунтовое ядро, покинувшее свой лоток и катавшееся по палубе в ночную вахту. Его корабль разваливался под ногами, команда забыла, что такое долг и преданность.

— Вы можете мне сказать, кто у них вожаки?

— Не могу. Нет, сэр: вы можете назвать меня как угодно, но только не доносчиком. Я и так уже сказал более чем достаточно.

Нет так нет. Многие хирурги, имевшие касательство к обоим мирам, больше сочувствовали мятежникам: вспомнить только того человека в Норе или несчастного Дэвидсона, которого повесили в Бомбее. Даже Киллик, его собственный слуга, даже Бонден — они должны были знать, что что-то затевается, но никогда не донесли бы ему на своих товарищей, хотя были очень к нему близки.

— Благодарю вас, что зашли ко мне, — сказал он сухо.

Когда дверь закрылась за Стивеном, он сел, уронил голову на руки и предался своему несчастью, почти отчаянию — слишком много всего сразу, и теперь ещё этот холодный, враждебный взгляд: он горько укорял себя за то, что не воспользовался случаем принести извинения.