Постчеловек: глоссарий

Одно из моих самых первых воспоминаний о прогулках по пляжу – эпизод сериала «Сайнфелд», на который я наткнулся: действие происходит в Нью-Йорке на берегу океана. Эпизод – под названием «Морской биолог», из пятого сезона, – связывает воедино ряд сюжетов, два из которых представляют для нас интерес. В первом из них лучший друг Джерри Сайнфелда, Джордж Костанца, в тот момент совершенно без работы, притворяется морским биологом, чтобы привлечь внимание женщины, интересующейся природой. Вторая история рассказывает об эксцентричном соседе Джерри, Космо Крамере, который отрабатывает удары для игры в гольф с нью-йоркского побережья, запуская шары в океан. В финальной сцене истории пересекаются[164]. Прогуливаясь по пляжу, Джордж и его девушка находят выбросившегося на берег несчастного кита. Запутавшийся во лжи Джордж, который рассказывал, что он ученый, изучающий экологию океана, вынужден подойти к киту, чтобы разобраться, в чем дело. Приблизившись к киту – что удивительно, ведь он

вовсе не морской биолог, он даже не знает, что кит – млекопитающее, а не рыба, – он обнаруживает, что проблема заключается в том, что мячик для гольфа попал киту в дыхательное отверстие.

Здесь «Сайнфелд» обращается к теме антропоцена – воздействию человечества на окружающий его мир – на тот, что ниже, выше, между, внутри него или проходит его насквозь, – выражаясь, так сказать, буквально, к его отпечатку на геологии Земли, при помощи по меньшей мере трех разных тропов. Первый: антропоцен представлен через шутку, каламбур. Это не такая уж печальная реальность – мы ведь не видим, как Крамер попадает шаром для гольфа в кита, как и не видим, что Джордж спасает его, – эта история рассказывается ради смеха. Второй: антропоцен – это несчастный случай, коинсидентальный эффект легкомысленного, но ни в коем случае не злонамеренного отношения к природе. Совершенно очевидно, что Крамер не замышлял попасть в кита. Его «мяч в лунку одним ударом» стал неудачным совпадением, которое нельзя было предусмотреть. В то же время он не попал бы в кита, если бы бездумно не отправлял мячи для гольфа в океан… Третье: в антропоцене все легко решается. Даже Джордж, идиот, каких поискать, и непревзойденный нарцисс, может спасти кита. Наконец, можно отметить, что в антропоцене «Сайнфелда» заправляют исключительно белые западные мужчины. Короче говоря, «Сайнфелд» представляет антропоцен в виде серии забавных неприятностей, которые могут быть исправлены белыми парнями средних лет.

Я воспринимаю то, как показан антропоцен в «Сайнфелде» – очень забавно и в то же время тревожно, – как отражение стандартного отношения к экологическим проблемам в 1980-х и 1990-х – или, раз уж на то пошло, к экономическим, политическим или нравственным вопросам. Это не означает, что это был единственный подход к решению проблемы, что не существовало неправительственных организаций или индивидов, бьющих тревогу, что активисты «Гринпис» не патрулировали побережье в поисках охотников за китами и тюленями или что не существовало художников и писателей, обеспокоенных климатическими изменениями и подъемом уровня моря, цунами и вымиранием животных. И действительно, когда я задал этот вопрос своим друзьям и коллегам, они назвали мне множество литературных произведений именно по этой теме. Художественный критик Том Мортон привел в пример графический рассказ Алана Мура «Солнечный ожог» (1970), где описан пляжный курорт в солнечный день, а философ Нина Пауэр напомнила мне о том, что этому посвящено почти все творчество Балларда[165]. Также на ум приходят Урсула Ле Гуин, Фрэнк Герберт и, конечно же, Филип Киндред Дик. Однако я поспорю с тем, что в восьмидесятые и девяностые нравственное безразличие из «Сайнфелда» было общепринятым отношением к антропоцену. Другие подходы в то время представляли собой то, что Рэймонд Уильямс (1977) назвал бы «возникающими», периферийными структурами чувства, которым еще только предстояло занять господствующие позиции. Правда, сама формулировка проблемы, сам ярлык антропоцена к тому времени еще не были озвучены.