Постклассическая теория права. Монография.

Эти исходные положения в эпоху постмодерна подвергнуты радикальной критике. Так, сам Ю. Хабермас, который, как известно, не является сторонником постмодернизма, в своих работах, тем не менее, провозглашает: постметафизическую концепцию рациональности — коммуникативную рациональность; неклассическую модель субъективности, основанную на интерсубъективной трактовке Я-идентичности; концепцию социальной эволюции, отрицающую телеологию прогресса. Наиболее важным в связи с этим представляется отказ от «менталистского понятия разума, центрированного в субъекте» к обусловленному лингвистическим поворотом «детрансцендентному понятию ситуативного разума»[1315]. Это, в свою очередь, связано с развенчанием претензий научного знания на привилегированный эпистемологический и социальный статус, вызванный, в частности, невозможностью науки справиться с радикальными рисками, с которыми столкнулось современное общество[1316]. И. Валлерстайн в работе с симптоматичным названием «Конец знакомого мира» в связи с этим пишет: «Вера в определенность — фундаментальная посылка модернити — обманчива и вредна. Современная наука, будучи наукой картезианско-ньютоновской, основывается на несомненной определенности. Изначально предполагается существование объективных универсальных законов, управляющих всеми естественными явлениями, равно как и возможность их научного постижения. Отсюда следует, что на основе исходных данных мы можем абсолютно точно просчитать будущее и прошлое». Однако эта вера сегодня опровергнута теорией неравновесности, доказывающей, что «ньютоновская определенность имеет место только в очень ограниченных и простых системах»[1317].

Однако надежды сторонников «незавершенного модерна» на формальную рациональность не оправдались. Это связано с тем, что формальная рациональность содержательно ограничена и не может застраховать глобализованное (или глобализующееся) человечество от все возрастающих рисков. В современном мире невозможно обосновать какое-либо содержательное знание в силу радикального онтологического и гносеологического (которые смыкаются друг с другом) релятивизма. Суть его в том, что социальный мир текуч, изменчив, стохастичен, подвержен постоянным флуктуациям, коих становится все больше и больше в эпоху постиндустриального общества, а потому и невозможно аподиктическое знание о таком обществе[1318]. Из такой эпистемологической посылки, например, вытекает попытка Н. Лумана обосновать право через процедуру принятия решения, служащую средством его легитимации[1319]. В частности, он аргументирует это тем, что независимо от рациональной мотивации действий их функциональность внутри определенной социальной системы может оказаться иррациональной. И наоборот, иррациональные действия, например в условиях незнания или даже аморального поведения, могут выполнять в этой системе рациональные функции[1320]. Аналогичной точки зрения по своим методологическим основаниям придерживается Ю. Хабермас, утверждающий, что автономное демократическое законодательство требует некой процедуры полагания прав, которая обеспечивает легитимность и делает возможным дальнейшее формирование правовой системы[1321]. Критерий же этой процедуры лежит, по его мнению, в дискурсивной коммуникации, обеспечивающей ее участникам избавление от субъективных воззрений ради рационально мотивированного согласия[1322].

Проблему формальной или процедурной рациональности активно разрабатывают и в экономической науке, где процедура выступает средством обеспечения рационального выбора. При этом подразумевается, что чем более рационален индивид, тем сложнее должна быть процедура. Другими словами, тут подчеркивается зависимость конечного результата от избранной процедуры принятия решения[1323].

Однако техника и юридическая техника, в том числе являющиеся основой процессуальной (формальной) рациональности, сколь бы высоко они не оценивали свой теоретический и практический потенциал, страдают несколькими серьезными недостатками, не позволяющими квалифицировать их в качестве панацеи от всех бед.

Во-первых, невозможно абстрагироваться от содержательных вопросов любой, в том числе юридической, процедуры. Дело в том, что сама по себе техника догматична и априорна, так как исходит из некоторых метаоснований, не относящихся ни к самой юридической технике, ни к юриспруденции в целом. Это связано с тем, что исходные постулаты, оправдывающие именно эти, а не иные процедуры, относятся к числу философских (социально-философских). Поэтому и оценка юридической техники, ее эффективности («техничности») может быть дана только с позиции соответствующей социально-философской концепции.