Постклассическая теория права. Монография.

Подвергая сомнению «фундаменталистскую» юридическую теорию, способную, якобы, постичь объективную истину, Р. Познер достаточно справедливо отмечает ограниченность использования юристами логики. Поиск, оценка фактов, в основном, не являются логическим процессом, утверждает он. Судья, как правило, предпочитает держаться давно действующей нормы права, несмотря даже на ее противоречие со справедливостью. Еще менее применима логика к изменению правовой системы, принципиально отличающейся от исправления ошибок в силлогизме[1304]. «Логика, как и математика, охватывает отношения между идеями, а не соотносимость с фактами», - пишет он[1305]. Более того, «показать, что мнение нелогично, еще не значит показать, что оно неверно»[1306]. Крупнейший французский социолог П. Бурдье также отказывает логике в верном, «истинном» описании и, тем более, объяснении практик: «За практикой следует признать особую, нелогическую логику, дабы не требовать от нее больше логики, чем она способна дать, неизбежно принуждая ее говорить несвязности либо навязывая ей искусственную связность»[1307].

Показав ограниченность применения в праве формально-научных методов, Р. Познер доказывает, что основным методом, используемым в правовой практике, является «практическое мышление». Последнее включает в себя «анекдоты, самоанализ, воображение, здравый смысл, сопереживание, приписывание мотивов, авторитет говорящего, метафоры, аналогии, обычаи, память, интуицию, ожидание регулярностей»[1308].

Универсальность социальных институтов опровергается теорией онтологической относительности, частным случаем которой можно считать теорию лингвистической относительности, принципом несоизмеримости ценностей современного гуманитарного знания. По мнению У. Куайна смысл языкового выражения нельзя рассматривать вне определенной аналитической гипотезы, как и истинность положений научной теории вне самой теории, вне определенной концептуальной системы. В этом состоит суть его теории онтологической относительности[1309]. Известный английский антрополог Э. Лич в этой связи пишет, что любое социальное (в том числе, юридическое - например, законность или преступность) понятие наделяется различным смыслом в разных контекстах: преступным может стать законное и наоборот. Поэтому, по его мнению, не может быть вечных законов человеческого общежития и неотъемлемых прав человека[1310]. Таким образом, можно сделать вывод, что любой социальный институт исторически и социокультурно контекстуален: его содержание задается эпохой и особенностями культуры данного социума.

Эти положения постклассической науки, как представляется, и задают критерий адекватности, современности правопонимания. Интегративное правопонимание только тогда может быть признано современным, когда будет отвечать постклассическим критериям рациональности, то есть ответит на вызов постмодерна. А для этого она, как представляется, должна стать внутренне диалогической.

Применительно к концепции права этот вызов предполагает, во-первых, признание многомерности права, его онтологическую диалогичность, включающую взаимообусловленность трех основных измерений правовой реальности - нормы права, ее восприятия правосознанием и реализации в правовом поведении. Классическая юридическая наука исходила из примата одной стороны наиболее важной антиномии социального мира (личность - общество). В результате господствовал либо методологический (превращающийся в онтологический) индивидуализм, представленный, например, индивидуалистическими теориями естественного права[1311] или общественного договора, либо органицизм, выраженный в концепциях исторической школы права или институционализма. Первые постулировали приоритет самоволящего индивида, который по своему разумению устанавливает социальные институты, тогда как вторые в качестве основания утверждали социальное целое, выводя его из постулируемой объективной потребности (духа нации или солидарности)[1312].