Постклассическая теория права. Монография.

Познаваемость (полная, абсолютная) мира в современной эпистемологии[1296] отвергается как ограниченностью научного познания, так и многомерностью, принципиальной неисчерпаемостью объекта познания (особенно социального). Это не отрицает необходимости его познания, но говорит о невозможности достичь абсолютной истины, аподиктического знания. Ни одна теория не является абсолютно верифицируемой, полностью определяемой эмпирическими фактами, утверждает автор концепции «конструктивного эмпиризма» Б. ван Фраассен[1297].

Рациональность социальных явлений как их закономерность, причинная обусловленность сегодня подвергается сомнению, прежде всего, открытиями диссипативных структур синергетикой, которая утверждает стохастичность, нелинейность, непредсказуемость любой сложной системы, включая все социальные. Предсказать (даже с некоторой степенью вероятности) поведение сложной социальной системы принципиально невозможно, как и невозможно однозначно ее измерить. Это связано с тем, что измерение социальной системы (социального события, явления, действия) предполагает ее оценку (в юридической терминологии - квалификацию). А критерии такой оценки как раз и амбивалентны (или поливалентны): ни одно социальное явление невозможно оценить как исключительно «хорошее» или «плохое», тем более, что отдаленные последствия любого социального явления принципиально непросчитываемы. Э. де Ясаи в этой связи пишет: «Если судить о действиях по их последствиям, то здесь есть подвох, связанный с тем, что последние, если рассматривать их корректно, составляют практически бесконечную цепь, большая часть которой уходит в неопределенное будущее. В человеческом обществе конечные последствия, вообще говоря, неизвестны... В то же время сопоставление выгод и издержек, хороших и плохих последствий рассматривается так, как если бы это было очевидно с точки зрения философии (хотя, может быть, и затруднительно с технической точки зрения). Однако издержки и выгоды растягиваются на будущие периоды (проблемы, связанные с предсказуемостью), да и выгоды обычно получают не те же самые люди, которые несут издержки или не только они (проблемы, связанные с экстерналиями). Поэтому баланс между издержками и выгодами неизбежно определяется предвидением и межличностными сопоставлениями», что в принципе невозможно рационально рассчитать[1298].

Интересно, что такой выдающийся экономист, как Дж.М. Кейнс еще в 20-е г.г. XX в. сформулировал проблему неопределенности применительно к социальному действию: правильные с точки зрения каждого действия поступки в результате взаимодействия с такими же правильными (оцениваемыми как правильные) поступками других людей, приводят к результату, который действующий субъект расценивает как плохой. Следовательно, следование разумным правилам, как это не парадоксально, не приводит (точнее - не всегда приводит) к положительному результату. Поэтому, утверждает Кейнс в «Трактате о вероятности» (1921 г.), человеку приходится полагаться исключительно на собственную интуицию[1299].

Вышесказанное дает основание поставить под сомнение рациональность права. Уже «реалисты» США в 30-е г.г. XX в. показали зависимость решений, принимаемых судьей, от его (судьи) культуры (воспитания в северных штатах, или южных), расы, конфессии, возраста, пола, а также подсознательного образа сторон участников судебного процесса[1300], а сторонники «Школы критических правовых исследований» в 70 - 80 г.г. XX в. - от политических и идеологических предпочтений, а также социально-экономического статуса[1301].

Проблематичность рациональности и объективизма концепции права вытекает из критики фундаменталистской теории права эпохи модерна. Последняя может быть названа как «фундаменталистская»[1302] потому, что она претендует на «метанарративность» - описание всей правовой реальности целиком и объяснение ее единственно возможным - правильным, истинным - способом. Специфика западной юридической науки, по мнению Р. Познера, состоит в том, что право объявляется объективным, «существующим независимо от мира фактов», обособленно от политических органов, правительства, сохраняемое профессиональной кастой юристов явлением. Отсюда, по его мнению, вытекают три основных постулата, на которых зиждется ортодоксальная точка зрения юристов Запада: право есть разум; это особый вид разума («искусственно сотворенный»), а не просто здравый смысл; только юристы - лица, специально тренированные и практикующие право - знают его сущность[1303].