•
С одной стороны, социальная структура феодальных сетей была устроена таким образом, что отсутствие разделения сфер социального действия было легитимным и формализованным
и в докоммунистических обществах распространялось на повседневную жизнь каждого человека. Для примера возьмем работу Джеффри Хоскинга, который объясняет, что в имперской России «помещик имел неограниченную власть над жизнью крепостного: он был работодателем, судьей, сборщиком налогов, начальником полиции и рекрутером армии в одном лице». По мнению Хоскинга, такое слияние ролей было распространено вплоть до отмены крепостного права Александром II, и до 1917 года эта реформа проводилась довольно нерешительно[111]. С другой стороны, наряду с жестко закрепленной феодальной иерархией при распределении позиций и ресурсов неформальные личные отношения доминировали[112]. Действительно, доминирование личных отношений типично для доиндустриальных обществ[113], но в случае феодализма это не означает, что формальные титулы теряют свое значение. Напротив, неформальность в феодализме существует как продолжение формальности: у кого-либо есть официальный титул, подразумевающий официально предоставленные ему власть и ресурсы, которые могут использоваться в личных целях. И наоборот, бывает так, что сеть создается на основе формальных и неформальных (личных) отношений в браке, в сфере торговли и при покровительстве для продвижения политической карьеры и получения официальных титулов, как в известном случае Козимо Медичи[114]. Однако само по себе высокое неформальное положение без сопутствующего официального титула никому не дает власти, а неформальные сети не заменяют формальные институты. Патронаж, который представлял собой особое слияние политической и экономической сфер в имперской России, также развивался в логике формальной феодальной иерархии, где дворянство пользовалось своей полученной по закону властью (см. Текстовую вставку 1.2).