Угроза насилия, используемая государством, является наиболее важной формой государственного принуждения
. Тем не менее важно отличать насилие от принуждения в целом, поскольку отождествление этих двух понятий, хотя и может быть обоснованной философской позицией[197], не отвечает описательным целям нашей структуры. Если их уравнять, это приведет к смешению двух видов ненасильственного обмена, когда А принимает предложение Б, потому что (1) рассчитывает улучшить свое изначальное положение (благосостояние, благополучие и т. д.) и потому что (2) не ожидает улучшения своего изначального положения, но стремится избежать его ухудшения. Мы видим, что в первом случае обмен продуктивен, а во втором непродуктивен: А выбирает не наиболее выгодную альтернативу, а ту, которая причинит ему вред, хотя она и является меньшим из двух зол[198]. Предложения непродуктивного обмена, которые можно также назвать угрозами ненасильственного характера, включают, среди прочего, шантаж и экзистенциальные угрозы, например угрозу увольнения с должности, которую сотрудник не может поменять на равноценную.Если угроза ненасильственного характера успешно меняет поведение А, то улучшается только положение Б, а положение А становится хуже, поскольку теперь он служит исполнению целей Б, а не своих собственных. Здесь необходимо отметить, что результат получается такой же, как и в случае насильственных угроз
. Действительно, если А принимает решения, не принимая в расчет свою собственную выгоду, насильственные и ненасильственные угрозы для него по сути одинаковы, ведь оба типа угроз подразумевают вероятность ухудшения его изначального положения. И поскольку нас, как правило, интересуют социальные феномены, так как именно они влияют на поведение людей (социальное действие), для изложения нашего аргумента рассмотрение насильственных действий и ненасильственных угроз вместе, под общим термином «принуждение» будет обоснованным. Такое обобщение дает нам возможность сформулировать более широкое определение этого понятия:♦
Это определение принуждения наиболее близко к тому, как его понимает Фридрих фон Хайек в своей книге «Конституция свободы