Поступь хаоса

Я повернулся уходить, и конечно, прямо посреди всего этого обнаружился Аарон.

Рожа его вернулась к последствиям встречи с кроками – то есть была рваной, наполовину ободранной, язык вывален из прорехи в щеке.

И эта рожа мне еще и улыбалась.

– Присоединяйся к нам, юный Тодд, – сказала она. –   Церковь всегда открыта.

– Я убью тебя, – предупредил я, но ветер унес слова.

Впрочем, он меня явно услышал, как я слышал все, што он говорил, до последнего звука.

– Это вряд ли, – усомнился он, шагая вперед и упирая кулаки в боки. –   Потому што ты же не настоящий убийца, Тодд Хьюитт.

– Попробуем? – Голос мой звучал как-то странно и металлически.

Он опять одарил меня улыбкой, зубы выглянули через щеку. Што-то потекло, замерцало, и вот уже он стоял прямо передо мной. Взялся порезанными руками за ворот и разнял, показывая голую грудь.

– Вот он, твой шанс, Тодд Хьюитт. Отведай от Древа познания. – Голос звучал у меня в самых недрах головы. –   Убей меня.

Ветер прохватил меня ознобом, но одновременно мне было горячо и потно, и от каждого вдоха в легкие попадала разве што треть, а голова уже начинала ныть тем особым способом, от которого еда не помогает, и если быстро перевести куда-то взгляд, нужно ждать, пока запоздавшая картинка догонит и встанет на место.

Я стиснул зубы.

Наверное, это я так умираю.

Но он точно умрет первым.

Я полез рукой назад, невзирая на боль между лопатками, и выхватил нож из ножен. Выставил перед собой. Нож сиял свежей кровью и сверкал солнцем, хоть я и стоял в тени.

Аарон растащил улыбку еще шире – шире, чем на самом деле помещалось в лицо, – и подался ему навстречу.

– Тодд? – озабоченно тявкнул Мэнчи. – Нож, Тодд?

– Давай, Тодд, – сказал Аарон, и, клянусь, я почуял знакомую вонь. –   Сделай шаг от невинности ко греху. Если посмеешь, конечно.

– Я уже делал это, – возразил я. – Уже убивал.

– Убить спакла не то же самое, что убить человека, – не согласился он, ухмыляясь моей глупости. –   Спаклы – демоны, пущенные в мир искушать нас. Убить такого – как убить черепаху. – Он удивленно расширил глаза: –  Хотя ты уже ни того ни другого сделать не можешь, так ведь?

Я покрепче сжал нож и чего-то такое прорычал, глядя, как мир качается перед глазами.

Нож, однако, не опустил.

Раздалось какое-то бульканье, и слизистая кровь запузырилась из прорехи в Аароновой роже. До меня не сразу дошло, што это смех.

– Она так долго, долго умирала, – прошептал Аарон.

И я вскрикнул от боли…

И поднял нож еще выше…

И прицелился ему в сердце…

А он все улыбался…

И я вонзил нож…

Прямо Виоле в грудь.

– Нет! – закричал я, когда было уже слишком поздно.

Она подняла глаза от ножа на меня. Лицо было полно боли и смятенного Шума, и он хлынул из нее, совсем как из того спакла, которого…

(Которого я убил.)

И она посмотрела на меня истекающими водой глазами, и открыла рот, и оттуда донеслось: «Убийца!»

Я протянул к ней руку, но она исчезла в переливчатом блеске…

…а нож, чистый, без единой капли крови, все еще был у меня в руке.

Я упал на колени, потом вперед и так лежал, растянувшись на земле в выжженном поселении, дыша, кашляя, плача и воя, а мир кругом плавился и таял так откровенно, што вряд ли собирался обратно стать твердым.

Я не могу убить его.

Хочу. Ужасно, отчаянно хочу, но не могу. Потому што это не я, и я ее теряю. Не могу. Не могу не могу не могу не могу.

Я сдался мерцанию и на какое-то время исчез.

В чувство меня привел старый добрый Мэнчи, лучший из друзей; он принялся вылизывать мне лицо, поскуливая и што-то обеспокоенно бормоча через Шум.

– Аарон, – взвизгивал он, тихо и настойчиво. – Аарон.

– Отвали, Мэнчи.

– Аарон, – заплакал он и даже перестал лизаться.

– Его тут даже нет, – пробормотал я, пытаясь сесть. – Это просто…

…просто то, чего Мэнчи не видит.

– Где он? – Я слишком быстро сел (все завертелось и стало ярко-розовым и оранжевым) и отшатнулся от того, што увидел.

Сотня Ааронов стояла вокруг в сотне разных мест. Там были и Виолы, напуганные, с молящим взглядом, и вдобавок спаклы с моими ножами, торчащими из груди, и все они говорили одновременно, и голоса ревели и подымались гудящим валом.

Трус, говорили они. Все они. Трус и снова трус.

Но я не был бы мальчишкой из Прентисстауна, если бы не умел игнорировать Шум.

– Куда, Мэнчи? – спросил я, подымаясь на ноги и стараясь не обращать внимания, как все подпрыгивает, качается и катится под уклон.

– Туда, – гавкнул он. – Вниз по реке.

Я зашагал за ним через сожженное поселение.