Потаённые страницы истории западной философии

От гегелевской диссертации «Об орбитах планет» до «Феноменологии духа» прошло почти пять лет, до «Науки логики» – десять. Тайну гегелевской философии нельзя сводить только к «Феноменологии духа», поскольку в диссертации «Об орбитах планет» Г. Гегель встал на исходные позиции своей философии – уже тем, что не пошел по проторенному пути, заботливо предуготовленным ему Ф. Шеллингом. Для диссертации вполне достаточно было бы говорить о притяжении, отталкивании, магнетизме или вообще свернуть на тему соотношения науки и религии, к которой Г. Гегель был подготовлен. Но Г. Гегель берет в качестве предмета обсуждения «параллелограмм сил» в физике – абсолютную догму физиков вплоть до сегодняшнего дня, усиливает для себя сопротивление этой догмы в лице авторитета И. Ньютона, и выводит разговор на тему оригинальности мышления в противоположность фамильярному обращению с ним в форме предписываемых природе «законов». Тем самым поле деятельности для феноменологии духа и новой логики оказывается расчищенным.

Возможно, что диссертация Г. Гегеля подспудно имела тот смысл, который ранее прозвучал в тезисе о возможности в будущем «большой физики». В таком случае уместным было бы присмотреться к тому, что Г. Гегель понимал под «большой физикой» и почему современная ему физика при всем блеске экспериментов и открытий оставалась, соответственно, «малой физикой». Наивным было бы полагать, что за прошедшие после Г. Гегеля два столетия физика стала «большой»: нет, она точно так же не удовлетворяет «творческий дух» и в этом смысле остается всего лишь «малой физикой».

«Большая физика будущего», о которой зашла речь, предполагала отказ от привычной без-субъектности природы, начиная от молекул-атомов и кончая планетами-звездами. Субъектность общения предполагает как минимум возможность символического общения, «информационного». В природных взаимодействиях есть свои «светофоры» и «красные линии», действие которых определяется их символическими значениями, «этосом», «информацией». Когда физика всё взаимодействие в природе сводит к «силам», она неизбежно остается «малой физикой» – малой по своему разумению. У «большой физики» должен появиться другой язык – не пропорций и функций, таблиц и диаграмм, а язык видения вещами друг друга, язык «онтологии взгляда» [Костецкий 2007, 130–139], язык «онтологии языка». Собственно, гегелевское философское развитие и шло в этом направлении: как «философия духа» на пути к «большой физике», – и к «большой науке», и к «большому искусству», и к «большой религии».

Разница между текущим состоянием физики и будущей «большой физикой», соответственно, между текущим состоянием науки и «большой наукой» отнюдь не сводится к «смене парадигм» Т. Куна. Масштаб любой парадигмы носит локальный характер; так, например, переход от физики к химии или от Ветхого завета к Новому завету уже не есть смена парадигмы. При смене парадигмы сдвигается устоявшаяся система понятий, но Г. Гегель имеет в виду изменение духа науки, а дух европейской науки не меняется со времен Г. Галилея: это опыт плюс математика, соединяемые друг с другом исключительно посредством шкалы приборов. В этой триаде: опыт-прибор-математика, – нет места ни искусству, ни религии, ни личности, ни «вызову-ответу» истории. В течение пяти столетий этого было достаточным, это было успешным и «прогрессивным». Но Г. Гегеля смущает застой духа в «прогрессе» отдельно взятого элемента общества, живущего своей жизнью. Интуиция Г. Гегеля бежит прочь от застоя духа, что спустя столетие тоже ярко переживается такими разными мыслителями как, например, М. Хайдеггер и О. Шпенглер.