Потерянная

Потихоньку, чтобы не разбудить его, я встаю и направляюсь в туалет. Поняв, что я не имею при себе зубную щетку, беру чужую (а куда деваться?). После кошмара я чувствую, что вся липкая, поэтому решаю принять душ и оборачиваюсь полотенцем (тоже чужим).

Когда выхожу из ванной, Громов сидит на кровати и смотрит мой скетчбук. ЧТО? А, хотя может и плевать? Он и так много обо мне знает.

– Извини, из рюкзака выпал, и я хотел положить назад, но залюбовался твоими рисунками…

Я смотрю на рюкзак: видно я положила его на край стула, поэтому сейчас он валяется на полу вместе с некоторым содержимым.

– Ты занималась в художественной школе? У тебя очень хорошо получается.

– Нет.

– Тогда точно у тебя талант!

– Я же вижу, что вам не только это спросить хочется, – фыркаю я.

– А можно?

Я делаю жест рукой и снова фыркаю.

– Здесь много всяких мрачных зарисовок, чьи-то замечательные портреты, включая три портрета Котова.

Я молча смотрю на Илью Валерьевича, не выражая никаких эмоций. Он тоже вопросительно смотрит в ответ.

– Что? Это не вопрос, а утверждение. Вам же и так всё ясно.

– Ты влюблена в него, в преподавателя теории управления? – он вытаращил глаза, акцентируя на слове «него».

– Ну…я уже ни в чём не уверена.

– Печально, но ты не одна такая. Это часто случается с молодыми преподавателями.

– Мне от этого не легче, – я так и стою в дверях, обернутая синим полотенцем, вместо одежды.

– Я знаю, – он сказал фразу, которая действует на меня безотказно. Если я говорю что-то о своих чувствах, а человек отвечает искренне «я знаю», он становится для меня самым милым, добрым и родным созданием на Земле.

Я сажусь рядом с Ильёй Валерьевичем на кровать и вздыхаю. Он обнимает меня левой рукой.

– Кстати, ночью я ощущал что-то спиной, будто на чем-то лежу. Оказалось, это книга, – улыбается он.

– А, да, я немного почитала перед сном.

– Любишь читать?

– Ага.

Тут я вдруг вспомнила, что сегодня среда и это не выходной, а я понятия не имею, во сколько проснулась.

– А сколько времени?

– Около семи утра.

– Хорошо, еще не опаздываю, – я освобождаюсь от руки Громова и откидываюсь на кровати.

– Ты пойдешь сегодня в колледж? Не хочешь денек отдохнуть? – Громов тоже откидывается, но поворачивается на бок, лицом ко мне, подперев левой рукой голову.

– Знали бы вы, сколько я уже пропустила…хотя да, может и возьму выходной, – я смотрю в его глаза.

– Завидую тебе, я от работы выходной просто так взять не могу. Где мои студенческие годы, – он улыбается и тоже смотрит на меня.

– Вы говорите так, будто уже древний.

– А что, ещё нет?

– Конечно же, нет. Я же говорила: мужчины стареют позже. А вы вон какой…

– Какой?

На ум приходит только «Ходячий секс», но я вовремя понимаю, что такое говорить не следует.

– В самом расцвете сил, – договариваю я.

– Спасибо. Кстати почему у тебя зрачки такие большие?

– А, это от таблеток. Хорошо, что напомнили, – я встаю и начинаю рыться в рюкзаке в поисках флу. Пришлось выкладывать некоторое содержимое моей бездонной сумки, чтобы найти его.

– Еще одна книга?

Я выложила томик стихов Асадова и Громов ее заметил.

– Ага.

– У тебя, должно быть, тяжелый рюкзак.

– Наверное, поэтому это и рюкзак, а не сумка на плечо.

– И ты носишь аж две книги в дополнение к тетрадкам.

– Ага, и еще штук пятьдесят на планшете.

Я достаю пачку таблеток и удаляюсь на кухню. Вскоре приходит Илья Валерьевич уже в костюме профессора.

Мы завтракаем (точнее он кушает яичницу, а я вежливо отказываюсь и пью только чай, потому что не голодна).

– Ты можешь остаться здесь. Отдохнешь.

– Нет, спасибо, я пойду погуляю.

– Если что – приходи, дорогу теперь знаешь.

– Хорошо, спасибо.

Мы выходим из подъезда, и я останавливаюсь, не доходя до машины.

– Давай подвезу, куда скажешь.

– Не надо, я пойду пешком, – я улыбаюсь уголками губ.

Я дышу Илье Валерьевичу в грудь, моя макушка едва достает до его шеи. Он заметно выше Котова. Глядя на него вверх, я подхожу и обнимаю его, а когда Громов немного наклоняется, чтобы обнять меня в ответ, я быстро целую его в щеку и шепчу: «Спасибо, Илья Валерьевич». Так же быстро, не бросив на него больше взгляда, поворачиваюсь и ухожу прочь.

18

Cognosceteipsum

«Только не смей влюбиться еще в одного препода» – говорит кто-то в моей голове. Мне становится ужасно тошно: то, где я нахожусь, кто я, что делаю, что делала. И стыдно за свои никчемные попытки убить себя. В моем случае выхода нет, или он есть, но я его не вижу. Но то, как я пыталась его добиться вызывает даже у меня раздражение и стыдобу. Что же не так с моей головой?

Я сажусь на лавку в небольшом парке на улице Белинского, задираю ноги к себе и обхватываю их руками.

Сколько раз я пыталась сама вылезти из этого гнусного дерьма? Пыталась отвлекаться, читать, рисовать – всё без толку. Что же мне предпринять на этот раз? Мне ужасно стыдно, что я такая размазня… Для начала решаю закончить курсовую, которую скоро сдавать.