Потерянные имена, чужие тени

– Разбойники? – яростно прошипела Тию, но Ницэ, не отрывая взгляда от побелевшего лица Раду, резко поднял ладонь.

– Вы, Эсперанца Ливиану, обвиняетесь в том, что принесли трех человек в жертву на алтаре запрещенных хранителей. Одного этого достаточно для смертного приговора… если бы еще не некие магические следы. Хранители ответили вам? Что же вы получили в обмен на три жизни?

Казалось, даже ветер на миг замер, до того стало тихо. Но на самом деле никому и ничему в природе не было дело до человеческих дел. Где-то вдали перекликались дикие гуси, негромко шуршал и скрежетал ветвями лес.

– Раду… – едва слышно прошептала Тию.

У нее перехватило горло. Раду стоял, опустив голову, волосы черным крылом укрывали лицо. Это показалось самым страшным.

Тию думала прежде, что она все примет, все, что Раду могла совершить, но… но как быть с тем, что сама Раду считает преступлением?..

– Барышня Тию, – негромко спросил Ион-младший и взял ее под локоть. – Не падайте только в обморок, не к месту. Что он имеет в виду?..

– Раду! – в это же время сказал Лучан. – Ну же! Не молчи! Кой черт, почему у тебя девчачье имя?

– Прости, Лучан, – глухо отозвался Раду, – но честное слово, ты… потому что я девчонка и есть.

– Так это все правда? Он не лжет? – спросил Ион-младший.

Раду медленно подняла голову, и ее желтые глаза уперлись в лицо Ницэ.

– Как и все мы: и да, и нет… Я не убивала тех людей. Я лишь дала им умереть.

Она покачала головой с изумлением.

– Как тебе хватает смелости, Ницэ, рассказывать об этом? Ведь то были никакие не разбойники, то были твои люди, что напали на нас. Они едва не убили нас всех. А где был ты, Ницэ? В самую длинную ночь, когда замерзали даже слова на ветру? Я вот пыталась кровь остановить, хоть кого-то спасти. Я звала на помощь, но никто не приходил. Там в лесу только алтарь стоял. И да, я отнесла их туда умирать. Я уверена, что будь Раду в сознании, он бы согласился. И Грево. А третьим был один из твоих людей, и не думаю, что хотя бы этим он искупил часть своей вины.

– Ты признаешь идолопоклонничество? – хищно спросил Ницэ, забывая о вежливости. – Жертвоприношения? Ты вообще осознаешь, что отправила три души во тьму?

Раду шагнула вперед, и Ницэ невольно подался назад, хотя и был куда крупнее. Его люди всполошились, но Ницэ отмахнулся.

– А ты? – спросила Раду. – Ты осознаешь, что сам нарушил закон? Военное время или нет, но ты использовал силы кукушечьих стражей, чтобы решать личные вопросы. Ты участвовал в убийстве двух благонравных граждан. Ты превысил полномочия. И это я еще не обо всех твоих делишках знаю.

Хриплый каркающий голос Раду звучал необыкновенно четко, но Ницэ только насмешливо кривился, слушая.

– Какие громкие слова, – сказал он. – Но что с того? Кто будет слушать преступника… преступницу? Лгунью, которая пользуется чужим именем?

Раду приподняла одну бровь и зло оскалилась. Тию переглянулась с Ионом-младшим, мельком посмотрев на пораженного Лучана. Тот пока что пытался осознать свалившуюся на него истину.

Раду же покопалась за пазухой и вынула сложенный лист бумаги.

– Мне, может, и не поверят, – согласилась она. – А вот официальной бумаге веры больше. Здесь все, что я знаю и могу подтвердить. Уж надо подумать, кому из нас хуже придется.

Ницэ почти вырвал лист из ее рук. Презрительная усмешка все еще держалась на его лице, криво застывая.

– Донесение? – воскликнул он. – Аж даже на монаршее имя? Смело, нечего сказать. Да только грош цена этому.

И он порвал бумагу. Тию ахнула, сжав кулаки.

Но Раду только улыбнулась краешком губ, будто ожидая этого.

– Если бы ты был внимательнее, Ницэ, – негромко сказала она, потому что уже устала говорить, и горло от перенапряжения начало болеть, – то понял бы, что это копия. А настоящая бумага, заверенная досточтимым капитаном Бассу, который является настоящим кукушечьим стражем, уже едет в столицу. Может быть, не этим путем, может быть, через перевал, так быстрее… Ах, что с тобой? Ты побледнел.

Ницэ на самом деле начал краснеть от гнева, но Ион-младший, заметив, что тот положил руку на изящно изукрашенный позолоченный эфес шпаги, твердо сказал:

– Смею напомнить, уважаемый господин Ницэ, в моем присутствии я не потерплю никаких посягательств на жизнь и честь своих гостей. Отправляйтесь-ка туда, куда ехали, да разбирайтесь со своими делами. А за… прошу прощения, запамятовал, как бишь его, за господином Матеем пусть пришлют других кукушечьих стражей, более компетентных в своем деле.

Ницэ, вздрогнув, дико взглянул на него, будто забыв, что они с Раду здесь не одни. Длинные худые пальцы сжались на эфесе так, что костяшки побелели.

– Капитан Ницэ, если будет угодно, – процедил он. – Я при исполнении…

Легкий ветер взъерошил их волосы и поднял обрывки бумаги, которые понесло по пожелтелой степи до ближайшего леса. Несколько мгновений Ницэ стоял, задумавшись, и все молчали, ожидая.

– Я… что ж… – медленно и через силу сказал он. – Сейчас мы расстанемся, но мы еще встретимся. На суде, где тебя приговорят к смерти, глупая девчонка.