Потерянные имена, чужие тени

Не стал говорить о том, что первый раз берет на себя управление упряжкой, подумал, что девушке все равно не до того.

– Я вперед, – сказал Лучан, взлетая в седло. – Предупрежу там. Вода понадобится?

– Да, скажи, чтоб ставили греть, – отозвался Корнелий и взмахнул вожжами. – И чтобы наделали бинтов.

Пока ехали, Корнелий был сосредоточен на дороге и на лошадях, боялся, как бы не сделать хуже, неловким управлением перевернув бричку. Но нет-нет да прорывался все тот же страх, что охватил его еще на кладбище.

За его медицинскую практику так было впервые. Нет, конечно, в самом начале, на обучении еще всякое бывало. Но тогда с ним были старшие коллеги, и пациенты были совершенно чужими людьми.

«Вот и хваленая медицинская беспристрастность, – зло думал Корнелий, понукая лошадей, – считал себя профессионалом до мозга костей, а тут чуть не спекся».

Время от времени он спрашивал у Тию, как дела, та неизменно отвечала: «Все так же».

Лучан встретил их в дверях, рядом с ним стояла заспанная, но встревоженная Летуца, в трясущихся руках качалась масляная лампа.

– Я донесу, – хмуро сказал Лучан, легко подхватывая Раду, который как раз начал приходить в себя и ворочаться. – Лежи спокойно, мальчишка. Куда?

– Ко мне в спальню, – распорядился Корнелий. – Летуца, подайте туда воды, нам всем надо вымыть руки.

Перевязка едва помогала: кровь все сочилась сквозь импровизированные бинты, капала на пол, оставляя за Лучаном дорожку из неровных темных пятен.

Выставить Лучана оказалось сложно – тот вбил себе в голову, что Раду начнет сопротивляться и дергаться от боли, и его нужно будет держать.

– Сделай доброе дело, – устало сказал Корнелий, – лучше помоги служанке лошадей распрячь. Раду я сейчас специальное снадобье дам, он просто заснет.

– Нанял бы конюха, – проворчал Лучан. – Все-то у тебя один мальчишка делает. Я тогда буду в коридоре, как с лошадьми разберусь. Зови, если что.

Тию на всякий случай заперла дверь, но помедлила, прислушиваясь к удаляющимся шагам Лучана.

– Вы ведь его позже посмотрите? – спросила она. – Кажется, он тоже ранен. Наверно, ничего серьезного, но все равно.

– Да, разумеется, – сказал Корнелий. – Идите, помогите мне.

Вдвоем они раздели Раду до пояса. Ее тощие жилистые руки были покрыты старыми рубцами и синяками разной степени свежести. Кровь из раны на боку влажным темным пятном расползлась по белым простыням.

– Тию, – серьезно сказал Корнелий. – Сейчас две важные вещи. Во-первых, не удивляйтесь тому, что я буду делать и ни в коем случае не мешайте. И чтобы об этом никому ни слова. Во-вторых, вы ведь понимаете, что и обмотку на груди надо будет снять?

Тию вздрогнула и сжала кулаки.

– Я… понимаю. Но можно, я наброшу сверху простыню потом? Или сразу чистой обмотаю?

– Делайте что хотите, лишь бы это не мешало мне, – сказал Корнелий, доставая свою шкатулку с лекарствами. – Сейчас срежьте повязки на руке и промойте раны.

Пока Тию занималась этим, Корнелий вколол Раду обезболивающее и кровоостанавливающее. Краем глаза присматривал за Тию, и успел заметить, что под повязками на коже Раду была татуировка. Серая узорчатая змея обвивала руку от локтя выше, лишь немногим не доставая до плечевого сустава. Хвост ее был словно не дорисован или обрублен.

– Что это? – поразился он. – Впрочем, ладно, потом. На руке рана неопасная, промойте вот этой жидкостью из белого флакона и забинтуйте… да, вот так, стягивая края раны. Как закончите, сходите за свежей водой, вместе снимем тампонаду.

Тию кивнула.

Когда она вышла, то едва не споткнулась в темноте коридора о Лучана.

Молодой человек сидел прямо на полу у двери, прислонясь к стене.

– Вам плохо? – спросила Тию.

– Нет, задремал просто, – устало сказал Лучан. – Как вы? Как мальчишка?

– Пока не знаю, – призналась Тию. – Вы сами не ранены? Господин Тенда сказал, что осмотрит вас чуть позже.

– Не стоит труда. Несколько царапин, я потом сам себя замотаю.

Он пошел вслед за ней, отчаянно зевая. От усталости у Тию немного кружилась голова, но она сама не замечала, что пошатывается, пока Лучан не взял ее под локоть.

Тию вздохнула, но не стала отнимать руку. Глупо было бы из гордости споткнуться и упасть на лестнице.

В тишине послышалось, как бьют часы на первом этаже.

– Уже полно…, – начал было Лучан и запнулся.

Часы отбили три удара и замолчали.

– Что за черт? Уже так поздно? – удивился Лучан. – Я думал, полночь.

Он потянул за цепочку карманные часы и сердито уставился на них.

– Вот штука – остановились.

Тию резко подняла голову, побледнев.

– Остановились? – прошептала она.

Они замерли на ступеньках лестницы.

– Что не так, госпожа Тию? – мягко спросил Лучан.

Тию молчала, глядя на него огромными черными глазами. В ночной тишине слышно было только как скребут ветвями деревья у дома, и как внизу разговаривают Летуца с матерью.

– Вы сказали Летуце запереть дверь? – прошептала Тию.

И не дожидаясь ответа, стремительно слетела по лестнице вниз. Огонек свечи, которую она несла, сразу же потух, и Лучан, держась рукой за стену, стал осторожно спускаться следом.