Потерянные имена, чужие тени

– А я с ним лично знаком, – сказал Раду и повернул кинжал так, чтобы отразить солнце. – Скажу, что вы напились, буянили, дрались и дуэлью угрожали. А дуэли у нас уже давно запрещены, указ-то королевский был.

Оба юноши завороженно посмотрели на солнечных зайчиков, которые радостно запрыгали по земле перед ними и по их одежде.

Потом на Раду.

– А отпустите их, господин Раду, – сказал чей-то женский голос из толпы. – Ну чего грех на душу брать? А князюшке так и так пожаловаться можно, он нас никогда в обиду не давал и не даст.

– Отпустите! Пусть ковыляют! – раздались и другие голоса.

А Раду будто бы задумчиво посмотрел на обоих, проверил пальцем остроту лезвия – да и убрал его в ножны.

– Пусть ковыляют, – милостиво кивнул он.

Вот только один из юношей – тот, что смуглый, все смотрел и смотрел на Раду. Товарищ его уже встал, сторожко оглядываясь, потянул за рукав вверх…

– А ведь я тебя видел где-то, – удивленно сказал смуглый. – Ну точно, видел.

Раду прищурился было, хотел едко ответить, но передумал и совсем не благородно сплюнул на землю. Снял перчатки и повесил их на пояс.

– Иди, пока цел, – глухо сказал он.

Но смуглый, в пьяном порыве докопаться до истины, сопротивлялся уговорам приятеля, все вглядывался в скривленное от недовольства лицо Раду.

Потом светловолосый дернул его сильнее, пытаясь увести, но юноша только вздрогнул.

– Ты же умерла, – потрясенно сказал он.

– Я не сразу его узнала, – хмуро пояснила Раду для Корнелия, который внимательно слушал. – Если б узнала, не полезла бы. Наверно. Ну, или просто забрала бы эту собаку и все. Я сама виновата, что задержалась там настолько, что он успел меня разглядеть. Он просто сам изменился сильно, повзрослел с того времени, как я его видела.

– Родственник?.. или просто знакомый?

– Просто знакомый. Один из тех, кто приятельс твовал с братьями. Учились они вместе, но не дружили, а так… Приезжал несколько раз, с братьями на охоту. Я даже не помню точно, как его зовут. Исидор… Паво? Или Памфилу?.. да и не важно. Меня-то он вспомнил.

– И Раду… умер, – как будто трезвея, сказал юноша, отмахиваясь от приятеля.

– Поди к чертям, – сухо ответил Раду, кладя ладонь на рукоять кинжала. – По-хорошему тебе говорю. Залил свои глаза с утра, так мерещится невесть что. Уж прилюдно бредить постыдись, поди, поди, куда шел…

– Это я, Исидор! – вскрикнул смуглый. – Ты не помнишь, что ли?

Раду закатил глаза и снова сплюнул.

– Нет, – бросил он.

– Идите, идите, господин любезный, – ласково посоветовали из толпы, и это вдруг Исидора взбесило, да так, что он покраснел еще более, затрясся, сжимая кулаки.

– Этот ваш «господин Раду», – заорал он, – вовсе баба! Просто баба переодетая! Обманула вас всех!

Он огляделся, оскаливаясь в кривой улыбке, чтобы увидеть произведенное впечатление.

Толпа замолчала.

Даже расступилась, так что вокруг них с Раду снова образовалось свободное пространство.

В наступившей тишине слышно было, как на соседней улице басовито бранится женщина.

Детей спешно заталкивали за спины.

А Раду снова медленно натягивал черные перчатки.

– Господин Раду, – жалостливо сказала какая-то баба из толпы, – уж вы не сильно бейте его. Болезный он, видать… а Мать-заступница велела таких не забижать.

– Вы что, думаете, что я его оскорбляю?! – продолжил вопить Исидор. – Да это не он, а она! Она! Я ее отца знал, и братьев, и с-с…

Он недоговорил – кулак Раду со свистом рассек ему скулу. Затем Раду, не давая ему опомниться, сшиб с ног и несколько раз пнул в живот подкованным сапогом.

Каждый пинок сопровождался сочувственными ахами в толпе – все-таки пришелец был недурен собой, а в женском сердце всегда найдется место жалости.

Приятель Исидора сбежать не сбежал, но и лезть в драку побоялся. И как только Раду остановился перевести дыхание, юноша нырнул между ними, торопливо что-то бормоча – то ли прощения просил, то ли угрозы рассыпал. Подхватил Исидора и спешно увел, придерживая за плечи.

– Совсем стыд потеряли, – проскрипел Раду. – Если появится еще, укажите ему к нам дорогу, уж я ему расскажу, баба я или нет.

Народец ответил ему хохотом. Раду только недовольно поморщился – на самом деле, победителем себя он совсем не чувствовал, наоборот. Тоскливо было. За ради чего все это?

«Догнать, может, этих двоих и прикончить, чтобы не болтали? – мелькнула в голове дурная мысль. – Да нет же, вдруг искать их будут – и потасовка всплывет. Все едино ко мне ниточки тянутся. Уж завяз в этом, не след дергаться, чтоб хуже не стало».

– Чья собака-то? – спросил он у расходящихся зевак.

– А ничейная, – сказали ему. – У господ каких-то сбежала, тоже проездом были. Мальчишки носили в гостиницу, дык поздно, господа отбыли уж. Вот и болтается уже тут который день.

Раду вполголоса выругался и пошел к зеленщику. Ишь, сердобольные. Лучше б приютили у себя, и беды, глядишь, никакой не было.

– Ну и вот… – завершила свой рассказ Раду. – Собаку я эту с собой взяла. Если помрет, то хоть в тепле и без боли. А что с этим Исидором делать, ума не приложу.

– А разве плохо, что узнал? Он ведь не враг. Пусть себе знает?