Потерянные имена, чужие тени

– Ну, голубчик… – сказал он. – Куда уж теперь. На послезавтра оставшиеся порталы поставлены на деактивацию, а координаты переноса уйдут в архив данных. Уже поздно возвращаться. Я ведь читал твои отчеты из первого похода. Развитие цивилизации отстает от нашего… господи, по сути, это ж начало девятнадцатого века. Без поддержки с нашей стороны ты там прожить не сможешь. Я не могу дать тебе санкцию на переход и возобновление проекта.

Корнелий некстати подумал, что зря он так скоро сдал пистолет. От ребяческой этой мысли ему самому стало неловко.

– Теперь твое первейшее дело, – нарочито бодро сказал начальник, – чтобы ничего не пропало втуне. Сегодня в три совещание, ждем твой устный отчет, затем надо начинать переносить данные в электронную базу. Когда сможешь сделать итоговый доклад и презентацию? Недельку, две? Я тогда соберу еще внеплановое совещание.

Корнелий машинально кивнул, сам не понимая, что творится внутри.

***

Прежде у него была учеба и работа. В этом состоял смысл жизни, то, чем он горел и что любил. Да у Корнелия ничего другого и не было.

Он завел друзей среди коллег, но никого извне. В редкие выходные он тратил время на визиты вежливости отцу, матери и сводной сестре. Родители давно были разведены и жили разными семьями.

Сводная сестра по матери умеренно за него беспокоилась и звонила не реже раза в месяц. Корнелий был благодарен, хоть и тяготился их разговорами. Она, не зная, о чем говорить, бесконечно болтала о своих детях, близнецах, мальчишке и девчонке, которые, по мнению Корнелия, с самого момента, когда начали ползать, поставили целью в жизни свернуть свои шеи да позаковыристее. Зато она слушала – или хотя бы делала вид, что слушает и понимает, – его новости, последние интересы и открытия.

Корнелий часть премий отсылал ей, по подсказке одного из коллег, говоря, что это на подарки племянникам, чтобы она не оскорблялась и не отказывалась.

Корнелий несколько раз встречался с девушками, представленными то сестрой, то коллегами, один раз чуть не женился, но пронесло. Кроме крупных квартальных премий и небольшой служебной квартиры своей будущей жене он не смог ничего дать. Ни совместного отдыха, ни полноценных, как она выражалась, выходных, ни внимания, ни настоящей любви.

Корнелий тогда чуть не рассмеялся. Если бы не пассаж про настоящую любовь, его бы мучила вина за небрежение и невнимание, но вот это вместе прозвучало для него слишком мелодраматично и фальшиво. Расстались они очень плохо.

Теперь же работа одновременно стала тем, что угнетало его и влекло. Только как-то по отдельности: привычная тут угнетала, привычная там – тянула жилы будто прямо из сердца.

«Мне нужно разобраться, – сказал Корнелий. – Только попал сюда и столько всего, мелких событий, которые отвлекают, все эти отчеты и совещания… мне просто нужно сесть и разобраться, что не так. Что-то внутри поломалось, а я не пойму».

Но дела не ждали. Корнелий отправился в свой отдел, чтобы начать разбирать свои записи. Коллеги сердечно приветствовали его, не забыв подколоть по поводу появившегося акцента и ленты, которой Корнелий привычно завязал волосы на затылке.

С трудом возвращаясь в рутину, Корнелий постепенно забылся, отодвинув ноющую занозу подальше.

***

– Какая досада, – сказала Тию, когда они в четвертый раз свернули в очередной длинный коридор, заканчивавшийся дверью на лестницу. – То ли радоваться, что людей нет, то ли огорчаться, что не у кого дорогу спросить.

Магический круг в подвале перенес их в пустое высокое помещение, просторное, с рядом металлических столов и коробок на них, и галереей, которая вилась на уровне второго этажа. Было тихо и темно, а широкая двустворчатая дверь была заперта снаружи.

Раду, который шел первым, раздавил сыр и едва не поскользнулся на курице, которую они отправляли чуть ранее.

Сам переход был очень странным – тошнотное, страшное чувство бесконечного падения в черноте, которое длилось и длилось, казалось, несколько часов или дней, но закончилось неожиданно резко. Путешественники, прошедшие через круг по очереди друг за другом, долго приходили в себя, дыша словно рыбы, выброшенные на берег.

Лучан вытащил припрятанный кинжал (после долгих споров Тию запретила брать сабли, чтобы никого не напугать) и, сломав замок, открыл дверь.

Так начался их поход в ином мире, который, правду сказать, ничего особенного не явил их взору, кроме как череду одинаковых коридоров и дверей с цифрами.

Все же люди иногда встречались, но ни один из них не понимал языка. На компанию косились, и Тию предположила, что это из-за одежды. Местные были одеты куда проще и легче. В брюках ходили даже женщины, что вызвало неподдельный интерес Тию и Лучана. По разным, впрочем, причинам.

– Совсем неудобно, что мы языка не знаем, – посетовала Тию. – Такое огромное здание! А что, если господин Тенда здесь не живет? Эти люди не похожи на слуг, да и дом… не жилой вовсе.

– Мы уже здесь, деваться некуда, – хмуро сказал Раду, поправляя жесткий белый воротник. Свой сюртук он снял и нес под мышкой. – Так что рано или поздно мы его найдем.