— Основную часть коллекции перевезут в Музей естественной истории на Паркс-роуд, а для нас освободят большое помещение на втором этаже. На третьем останутся лекционные залы, а на первом — лаборатории, — Элеонор посмотрела по сторонам. — Многое изменится, но, думаю, мы привыкнем.
— Как думаешь, не будет ли мистер Брэдли против, если к нему придет еще один редактор?
— Если работа ускорится, я не думаю, что он будет против. А еще мы окажемся рядом с Бодлианской библиотекой. В Издательстве печатается, возможно, половина книг Англии, а в библиотеке хранятся копии всех книг Англии. Какое прекрасное соседство!
Я отхлебнула чай с молоком.
— Элеонор, над какими словами ты сейчас работаешь? — спросила я.
— Мы начали разбирать глагол
Я никогда не видела ее рабочий стол так близко. Он был завален бумагой, книгами и узкими коробками с сотнями листочков.
— Вот он — глагол
Я почувствовала желание прикоснуться к листочкам, но за ним последовал жгучий стыд.
Возвращаясь обратно, я прокатила велосипед через шумный двор Издательства, потом под каменной аркой и вышла на Уолтон-стрит. Листочки Элеонор были первыми, которые я увидела вблизи с тех пор, как вернулась в Скрипторий. Неужели они обсуждали эту тему? Неужели доктор Мюррей согласился вернуть меня в Скрипторий при условии, что я буду держаться от листочков подальше?
— Может быть, я буду помогать вам раскладывать листочки? — спросила я у папы в тот же вечер, когда мы шли домой. Он ничего не ответил, но его рука нащупала в кармане монетки, и я услышала их позвякивание, когда он стал перебирать их пальцами.
Несколько минут мы шли молча, и на каждый вопрос в моей голове появлялись неприятные ответы. Пройдя половину улицы Сент-Маргарет, папа сказал:
— Я спрошу у Джеймса, когда он вернется из Лондона.
— Раньше ты никогда не спрашивал разрешения у доктора Мюррея, — заметила я.
И снова услышала звон монеток в его кармане. Он смотрел на тротуар и молчал.
Через несколько дней доктор Мюррей попросил меня отнести мистеру Харту листочки со словами
— Эсме, пока их не напечатают, они остаются в единственном экземпляре, — сказал он. — Каждый из них драгоценный.
Доктор Мюррей отдал листочки и вернулся к своему столу, прежде чем я смогла хоть что-то ответить.
Я открыла сумку и разложила стопки на дне. Такие ценные и так легко теряются! Я вспомнила пачки листочков на станке наборщика. Я представила сквозняк или неуклюжего посетителя. Листочки падают на пол. Один кружится в воздухе и опускается там, где его не найдет даже любопытный ребенок.
Еще недавно мне запрещали прикасаться к словам, а сегодня поручили их охранять. Мне хотелось поделиться своей радостью. Если бы кто-нибудь повстречался мне в саду, я бы нашла способ показать ему листочки и похвастаться тем, что доктор Мюррей доверил их мне. Я выехала на велосипеде за ворота Саннисайда, а потом на Банбери-роуд. Когда я свернула на улицу Сент-Маргарет, по моим щекам потекли слезы. Теплые и добрые слезы радости.
Здание на Уолтон-стрит встретило меня по-другому: его широкий вход больше не пугал меня, а приветствовал — ведь я же приехала по важному делу, связанному с работой над Словарем.
Я вошла в здание, вытащила из сумки одну из стопок и развязала веревку. Каждое значение слова
— Ничего страшного, — сказал какой-то парень и наклонился, чтобы поднять то, что упало. — Не зря их пронумеровали.
Он протянул листочки. Моя рука дрожала, когда я брала их.
— Господи! С вами все в порядке? — молодой человек взял меня за локоть. — Вам нужно присесть, иначе потеряете сознание.
Он распахнул ближайшую к нам дверь и посадил меня на стул.
— Надеюсь, шум не побеспокоит вас, мисс. Подождите минуту, я принесу стакан воды.
Я сидела в печатном цеху, и там действительно было шумно. Но один ритм сменял другой, и, пока я пыталась разделить их между собой, моя паника утихла. Я проверила листочки: один, два, три… Я насчитала тридцать. Все на месте. Я перевязала их веревкой и положила в сумку. Когда вернулся молодой человек, я сидела, закрыв лицо руками: все эмоции последнего часа вырвались наружу, и я не смогла их сдержать.