Потерянные слова

На следующее утро я уделила своей внешности больше внимания, чем обычно. Юбка, которую я носила накануне, валялась на полу и была помятой, поэтому я достала из шкафа другую. Полчаса ушло на то, чтобы заплести волосы в тугую косу, как однажды делала мне Лиззи, но у меня ничего не вышло, и я закрутила их в привычный пучок. Я поплевала на туфли и натерла их краешком покрывала. Потом я зашла к папе в комнату посмотреться в зеркало Лили.

— Ты можешь забрать его к себе в комнату, если хочешь, — сказал папа. — Твоя мама не любила прихорашиваться, но это зеркало она обожала.

Я смутилась, увидев свое отражение и оценивающий взгляд папы.

От мамы мне достались высокий рост, стройная фигура, чистая кожа и карие глаза, но вместо ее прямых льняных волос из моей головы торчали ярко-рыжие папины кудри. Я видела его в зеркале и пыталась угадать, что видит он.

— Лили гордилась бы тобой, — сказал он.

Мы пришли в Саннисайд, папа забрал утреннюю почту. Вместо того чтобы пойти на кухню к миссис Баллард и Лиззи, я отправилась с ним в Скрипторий. Он включил недавно проведенный электрический свет и разворошил угли в камине. Температура воздуха в Скриптории едва ли изменилась, но я чувствовала приятное тепло. Я стояла рядом с сортировочным столом и с замиранием сердца ждала от папы заданий.

Он протянул мне пачку писем.

— Теперь это будет твоей обязанностью, — сказал он. — Забирай и сортируй почту, как это делал я. Тебе повезло, что доктор Мюррей больше не просит присылать ему слова — раньше мы получали их мешками. Но тебе все равно придется вскрывать каждое письмо и проверять, нет ли в них листочков.

Папа вскрыл один конверт.

— Здесь письмо, его нужно скрепить с конвертом и отнести тому, для кого оно предназначено. Ты же знаешь, кто где сидит?

Я кивнула. Конечно, я знала.

Я взяла письма и унесла их с собой. Мой стол стоял в нише между полками для старых словарей и единственным открытым участком стены. Я представляла его себе огромной ячейкой, которая была сделана под мой рост. Из нее я могла видеть помощников за сортировочным столом и доктора Мюррея за своим бюро. Чтобы увидеть меня, им бы пришлось повернуться и вытянуть шеи.

Я радовалась тому, что могла за всеми наблюдать, оставаясь невидимой. Я больше не чувствовала себя здесь случайной гостьей. У меня был свой собственный стол, и больше никто не мог меня не замечать. Теперь я служила словам так же, как они. Кроме того, доктор Мюррей обещал платить мне полтора шиллинга в месяц. Это в четыре раза меньше, чем получал папа, и даже меньше зарплаты Лиззи, но мне хватит, чтобы каждую неделю покупать цветы и сшить новые шторы для гостиной. И мне не нужно больше просить денег у папы, если я захочу купить себе новое платье.

* * *

Я с нетерпением ждала ежедневной проверки почты и привычных благодарностей от помощников, когда приносила им письма. У каждого была своя манера благодарить, которая могла многое рассказать о них, как когда-то рассказывали носки и обувь.

Первый, кому я приносила почту, был мистер Мейлинг. «Dankon», — говорил он и изображал поклон. Мистер Балк даже не поворачивал ко мне голову и упорно называл меня мисс Мюррей. Хильда уволилась из Скриптория год назад и уехала в Суррей читать лекции в Королевском колледже Холлоуэй. Ее место рядом с рабочим столом их отца заняла Элси. Несмотря на разницу в росте и цвете волос, мистер Балк нас не различал. Папа просто говорил «спасибо», иногда поднимая голову, иногда — нет, в зависимости от сосредоточенности на работе.

Только рядом с мистером Свитменом я немного задерживалась. Он откладывал карандаш в сторону и поворачивался на стуле.

— Что докладывает разведка с кухни миссис Би, Эсме? — обычно спрашивал он.

— Она обещала бисквитный пирог к чаю.

— Отлично, можешь идти работать дальше.

Больше всего писем приходило доктору Мюррею.

— Свежая почта, доктор Мюррей.

— Есть что-нибудь стоящее? — спрашивал он, глядя на меня поверх очков.

— Не могу сказать, сэр.

Он забирал письма и раскладывал их в зависимости от симпатии к отправителю. Некоторые джентльмены из Филологического общества иногда отправлялись на дно стопки, а письма от Редколлегии перемещались туда всегда.

Закончив с почтой, я возвращалась к своему столу, чтобы выполнить небольшие поручения, которые мне давали, но основную часть времени я тратила на сортировку листочков со словами на букву М. Я раскладывала их в хронологическом порядке цитат — от самых старых до современных.

Больше всего я любила дни, когда с почтой приходили листочки. Я внимательно изучала их в надежде поделиться новым словом с папой или доктором Мюрреем. Каждое слово, неважно, на какую букву оно начиналось, сверялось с теми словами, что уже хранились в Скриптории. Иногда новые цитаты раскрывали иное значение слов или были старше уже отобранных примеров. Когда по почте приходили листочки, я могла часами стоять у ячеек, не замечая, как бежит время.

Август 1901