Потерянные слова

Я много работала, и год незаметно пролетел. Обычно дни проходили по одному и тому же сценарию, но слова окрашивали их в разные цвета. Почта, листочки, ответы на письма. Во второй половине дня я по-прежнему развозила книги и проверяла цитаты в Бодлианской библиотеке. Я не знала ни скуки, ни уныния. Даже смерть королевы Виктории не нарушила моего душевного равновесия. Я носила траур, как и все остальные, но чувствовала себя такой же счастливой, как в те времена, когда сидела под сортировочным столом.

Когда пришла весна, мистер Брэдли переселился в старое здание Музея Эшмола, и к нему присоединился третий редактор, мистер Крейги, с двумя помощниками. Доктор Мюррей был недоволен приходом нового редактора и заставлял свою команду работать быстрее. Как будто он хотел показать, что в третьем редакторе нет необходимости, хотя все знали, что выход Словаря задерживался уже на десять лет.

Летом 1901 года мистер Балк наконец стал называть меня мисс Николл.

* * *

— Сегодня в Скриппи будет жарко, — сказала Лиззи, когда я просунула свою голову в кухню, чтобы поздороваться.

— Ты приготовишь для нас лимонад? — спросила я.

— Я уже сбегала на рынок, — она кивнула в сторону чаши с ярко-желтыми лимонами.

Я послала ей воздушный поцелуй и отправилась в Скрипторий, на ходу просматривая почту.

Прежде чем вскрывать письма, я любила угадывать их содержимое. В то утро я, как обычно, шла по саду и перебирала конверты. Некоторые письма были адресованы «редактору». В других, совсем тонких, наверняка лежали только листочки со словами — значит, для меня. Несколько писем пришло на имя «Доктора Джеймса Мюррея», в основном от обычных добровольцев, судя по незнакомым мне обратным адресам и почеркам. Еще были пара писем от Филологического общества и один узнаваемый конверт от Редколлегии. Скорее всего, в нем было предупреждение о сокращении бюджета. И если доктору Мюррею предлагают уменьшить объем Словаря, чтобы работа над ним поскорее закончилась, то мы все пострадаем от его плохого настроения. Я положила письмо в самый низ пачки, чтобы день доктора Мюррея начался с любезностей от незнакомых корреспондентов.

Пара писем предназначалась помощникам, а самое последнее — мне.

Мисс Эсме Николл, младшему помощнику редактора

Саннисайд, Скрипторий

Банбери-роуд

Оксфорд

Впервые мне прислали письмо в Скрипторий, и впервые меня назвали помощником редактора. Я затрепетала от волнения, но радость поутихла, когда я узнала почерк Дитте. Прошло три года, но я все еще не могла думать о ней, не вспоминая о Колдшилсе, а вспоминать мне его совсем не хотелось.

На улице уже было тепло, а в Скриптории — жарко и душно. Письмо Дитте лежало отдельно — одна страница и листочек со словом. Она спрашивала о моем здоровье и работе. Дитте сообщала, что слышала от разных людей о моих успехах. Я зарделась от гордости, читая эти строки.

На листочке было написано обычное слово. Я бы и не обратила на него особого внимания, но мне пришлось. В ячейках не нашлось такой же цитаты к нему, которую прислала Дитте, хотя слово лежало в большой связке листочков, уже отредактированной и разобранной по двадцати различным значениям. Я не стала возвращать листочки обратно в ячейку, а разложила их у себя на столе.

Я водила пальцем по строчкам, как учил меня папа, когда я еще не умела читать. Дитте вырезала листочек из плотной бумаги и нарисовала по краям свитки. Я поднесла его к лицу и вдохнула знакомый аромат лаванды. Дитте побрызгала его духами или прижала к себе, прежде чем положить в конверт?

Сначала молчание было единственным способом отомстить ей, а потом я не знала, как нарушить его. Я скучала по ней.

Взяв чистый листочек, я переписала в него все, что было на листочке Дитте.

LOVE

«Love doth move the mynde to merci».

The Babee» s Book, 1557[27]

Я вернулась к ячейкам, прикрепила новый листочек к самой подходящей стопке, а листочек Дитте спрятала в карман юбки. Он стал моим первым трофеем за столь долгое время.

* * *

Целый час я думала о Дитте, о тех словах, которые помогли бы мне нарушить молчание. Когда я наконец снова взялась за почту, я нашла еще один листочек. Он не был украшен рисунками, но его слова заинтересовали меня. Некоторые из них я раньше никогда не слышала и была удивлена тем, что они попали в Словарь, потому что их произнес кто-то великий. Реликвии — так я называла такие слова.

Misbode было одним из них. Ему предназначалась цитата из «Кентерберийских рассказов» Джефри Чосера:

«Who hath yow misboden, or offended?»[28]