Потерянные в Великом походе

Он указывает на армейскую палатку, небрежно сваленную в другом углу чулана. Юн берет лампу, и они втроем подходят к ней. Палатка перед ними выцвела до такой степени, что невозможно угадать ее изначальный цвет. Пин приподнимает ее. Под палаткой обнаруживаются связки писем, ржавые ножи, штыки, значки с портретами Председателя Мао, два пустых патронташа, дюжина миниатюрных цитатников, кусок свинца и видавший виды котел. Пин становится на колени и начинает во всем этом копаться.

– Это наша палатка – еще со времен Великого похода, – говорит Юн. – Сама не знаю, зачем мы храним ее столько лет.

Она кривит душой, и понимает это сразу, стоит словам сорваться с ее губ. Ей почему-то не хочется признаться сыну, что отступление армии, растянувшееся на годы, внушило ей убеждение, что нужно быть готовым в любой момент сорваться с места. По сей день ей снятся кошмары, в которых звучат горны, трубящие сигнал к отходу, и она кидается в чулан. Почти во всех этих снах Пин уже ждет ее здесь. Он снова молод, стоит над палаткой, пытается взвалить котел на плечи и кричит: «Слишком много барахла! Слишком много барахла!»

– Надо было вставить фотографию в рамку, – говорит Пин. Просмотренные вещи он складывает в кучи, сортируя их по размерам. Поочередно поднимая края палатки, он вытаскивает то, что скрывается под ними: гильзы, сигареты, заколки для волос, гвозди, и пуговицы. Он не может поверить, что когда-то использовал некоторые из этих предметов для изготовления оружия. Будучи заведующим одним из крупнейших промышленных производств страны, он уже давно перестал мастерить вещи своими руками. Когда отгремела гражданская война, он во всем признался Юн, в подробностях рассказав, что стало подлинной причиной смерти его друга Ло. Она от души закатила ему три пощечины, после чего велела больше никогда и ни при каких обстоятельствах не произносить это имя. После этого чувство вины, мучившее Пина, постепенно притупилось, а потом исчезло окончательно. Вместе с этим он напрочь позабыл, как делать оружие.

– А что это за фотография, которую ты хочешь мне показать? – спрашивает Кактус, приседая на корточки рядом Пином. – Может, я чем могу помочь? Я не хочу, чтобы ты, дядюшка, потянул себе спину.

– Ты так много всего рассказал о себе, что мы хотим отплатить тебе тем же. Иначе будет как-то неправильно, – говорит Юн. – Хочешь верь, хочешь – нет, но нам с дядей Пином тоже изрядно досталось, так что мы с тобой в чем-то похожи. Мы оказались в Сычуани в самые черные для Красной армии дни, и мы тоже много-много лет назад потеряли ребенка.

«Может, сейчас настало время обо всем ему сказать?» – думает она, но Кактуса вроде бы куда больше занимают груды безделушек, лежащие вокруг Пина, нежели ее слова.

– Конечно, в те дни многие наши товарищи потеряли своих близких, в том числе и детей. Даже Председателю Мао пришлось расстаться с дочерью.

– Почему? – спрашивает нищий.

– Мы воевали. Нам надо было избавиться от обузы, чтобы взять с собой побольше оружия и победить.

Кактус тянется за патронташем, встает и набрасывает его на себя.

– Ну как? Я похож на революционера? Вы были такими? – с улыбкой спрашивает он.

Юн поправляет патронташ так, чтобы он висел по диагонали от плеча до талии.

– Ну прям вылитый, – отвечает она, с трудом сдерживая слезы.

– Вот! Нашел! – восклицает Пин. Он поднимается и протягивает ей небольшой кожаный альбом, который уместился бы в карман рубахи.

Когда Кактус и Пин встают справа и слева от Юн, она принимается листать альбом страницу за страницей. Странно, ей казалось, что фотографии размером были больше. Их совсем немного, альбом такой тонкий, чтобы его можно пропихнуть под дверью. Первая фотография – портрет Мао в профиль. Далее следуют изображения других видных членов Политбюро: Чжоу Эньлая, Дэн Сяопина, Хуа Гофэна. Пин и Юн не помнят, куда они сунули фотографию, которую показывали журналисту, и потому всякий раз, переворачивая очередную страницу, они в ожидании затаивают дыхание.

– Столько солдат, – качает головой Кактус. – Столько героев.

Наконец Юн добирается до фотографии своего взвода. Память – странная штука, многие события в ней запечатлелись иначе. Неужели Секира пережила Великий поход? Юн была уверена, что ее зарезали в предгорьях Тибета на мясо. Вот Хай-у опустился на колени, а за ним выстроились в ряд недавно завербованные «красные дьяволята». Удивительное дело, ей всегда казалось, что он стоял рядом с Пином и опирался на его руку. И все же, несмотря на то что память ее подводит, она видит свое юное лицо, худое, сердитое и насупленное, а рядом – мужа. Половина его лица в тени, но другая половина легко узнаваема. Они стоят вместе, хотя и не держатся за руки. И не скажешь, что они муж и жена. Судя по фото, Пин явно чувствует себя не в своей тарелке, его руки плотно прижаты к бокам, как будто он стоит по стойке смирно. Он выдавливает из себя улыбку, очень похожую на ту, что сейчас на лице Кактуса.

– Узнаешь кого-нибудь? – спрашивает она нищего.