Потерянные в Великом походе

Из гостиной до них доносится взрыв визгливого смеха. Они выглядывают из-за занавески, нагретой полуденным солнцем, и видят, как Кактус, прикрыв рот рукавом, согнулся от хохота.

– Однако что? – спрашивает Пин.

– Однако, подводя итог, я более склонен полагать, что все это не более чем стечение обстоятельств. – Хай-у, прыгая на одной ноге, добирается до плиты и прислоняется к ней. – Судите сами. Он из Сычуани? Логично. После революции тамошним краям очень крепко досталось – куда больше, чем многим другим провинциям. В том, что он оттуда, нет ничего особенного. Равно как и то, что он сирота – эка невидаль, согласитесь? Вы сами оба сироты. Мы все сироты. Думаю, я не погрешу против истины, если скажу, что у нас вся страна – одна большая сирота.

– Но он ведь похож на Пина, – хмурится Юн.

– Это так, – кивает Пин.

– Да, определенное сходство есть, – соглашается Хай-у, – но люди сплошь и рядом встречают тех, кто на них похож. Даже если каким-то чудом он действительно ваш сын, мой вам совет: не воспринимайте его как сына. Сорок лет – срок немалый. Это ж почти полвека. Он уже не младенец, которого мы держали на руках. Все поменялось. Не осталось даже имени, которое вы ему дали. Вы по-прежнему зовете его Ло Бо, но он себя кличет Кактусом и, несмотря на все испытания, что выпали на его долю, гордится тем, кем стал. Не позволяйте внешности ввести вас в заблуждение. Он умеет давить на жалость. Он оттачивал это искусство годами. Послушайте, что говорю вам я, калека: для нас нет ничего приятнее, чем посчитаться с миром, который столь безжалостно обошелся с нами.

– Плевать нам на то, что он за человек, – качает головой Пин. – Главное, что он наш.

– Он наш, – повторяет Юн, снова выглядывая за занавеску. – Я вижу это в его движениях, смехе, в том, как он держит палочки…

– Осторожней, – грозит пальцем Хай-у. – Если то, во что вы хотите поверить, окажется правдой, вы имеете полное право ликовать. Но я о другом. Ничего от него не ждите. Да и что вы можете от него ожидать после почти полувековой разлуки? Вы и права не имеете чего-то ждать от него.

Пин берет Юн за руку. Ее ладонь напоминает оригами. В словах Хай-у есть здравый смысл, и Пин заставляет себя кивнуть.

Что же касается Юн, то она отказывается воспринимать слова кунфуиста. Для нее они превращаются в какую-то невнятицу, вздор. С тем же успехом он сейчас мог начать читать стихи на древнекитайском или объявить себя правителем Персии. Все, что говорит Хай-у, влетает в одно ее ухо и вылетает из другого. Она думает лишь о госте в соседней комнате – простодушном бездомном средних лет, жизнь которого была одним сплошным беспросветным страданием, и этот бедолага сейчас, позабыв обо всем, хихикает над радиопередачей, совсем как маленький мальчик.

7

Как супруги ни упрашивают Хай-у остаться на обед, чтобы еще немного понаблюдать за Кактусом, кунфуист непреклонен.

– Соседские ребятишки меня уже заждались, – говорит он. – Я обещал научить их стилю журавля. Не хочется подводить.

Пин велит водителю Бао доставить друга домой. На прощание Хай-у опускает стекло в двери лимузина и кричит:

– Придумайте побыстрей имя моему внуку. Мне нужно имя! Крестные вы или кто?

Они машут ему рукой и смотрят машине вслед. В воздухе тают клубы выхлопных газов.

Вернувшись в особняк, они обнаруживают, что Кактус уснул. Он лежит на диване и тихо посапывает, совсем как щенок. Муж с женой на цыпочках крадутся на кухню: пора готовить обед. Пин достает из ларя за окном остатки баранины и моркови, но Юн убирает это все назад.

– Снова пельмени? Так не годится, – говорит она.

– Это еще почему? – удивляется Пин. – Все их едят на Праздник весны. Таков обычай. Вон он их сколько вчера умял. Сразу видно, они ему нравятся.

– Я не собираюсь кормить сына одним и тем же. Это ему надоест – точно так же, как нам осточертели эти передачи по радио.

– Ты это… поаккуратнее… – Пин, памятуя о предупреждении Хай-у, напуган, услышав слово «сын» из уст Юн. – Не торопись его так величать.

Юн не обращает на него внимания. Она тянется к самой верхней полке и достает оттуда железную банку с черной бобовой пастой.

– Лапша, – с улыбкой говорит она, – мы приготовим нашему сыну лапшу.

Они смешивают пасту и свиной фарш на скворчащей от масла сковороде. Полчаса спустя все почти готово. Кухню наполняет густой аромат чеснока.

Робко заходит Кактус.

– Я могу чем-нибудь помочь? – нерешительно спрашивает он, глядя на плиту через плечо Пина.

– Нет, – качает головой бывший оружейник. – Мы вообще собирались тебя будить, только когда все будет готово.

Юн тянется палочками и подхватывает ими со сковородки немного лапши.

– Надеюсь, ты не имеешь ничего против этого блюда.

– Каждый день – мучное? – ахает Кактус. – Поверить не могу в свое счастье.

Нищий присаживается за кухонный столик. Он тихонько смотрит в окошко, за которым на улице гомонит ребятня, играющая в городки.

– Что-то не так? – спрашивает Пин.

– Да нет… – качает головой Кактус. – Просто лапша пробуждает во мне грустные воспоминания.

– Говорил же, надо готовить пельмени, – качает головой Пин.