Потерянные в Великом походе

Весь следующий час супруги трудятся не покладая рук. Они режут овощи: морковь, имбирь, кинзу и зеленый лук, а также рубят баранину на мелкие-мелкие кусочки размером не больше рисовых зернышек. Когда у них заканчивается мясо, Юн отправляется в погреб у черного хода и приносит остатки баранины, которую муж с женой хранят на холоде под мешками с затвердевшей солью, тмином и разными специями. Пин уже замесил тесто и ждет, пока оно поднимется настолько, чтобы его можно было нарезать на колбаски и потом раскатывать. Они взялись за пельмени, блюдо, которое готовится в несколько этапов.

К счастью, гость следует их совету и не торопится выходить. Супруги слышат, как он сливает воду из ванной и наполняет ее снова. Они догадываются, что он решил воспользоваться случаем и постирать одежду. Как только это доходит до Пина, он снимает с вешалки одежду Кактуса, относит ее наверх и кладет у двери в ванную.

– Твои вещи у порога, – говорит он.

Вернувшись на кухню, он слышит, как отворяется и закрывается дверь ванной комнаты. Снова шум воды. Гость наполняет ванну в третий раз. С довольным видом Пин начинает нарезать тесто на колбаски размером с палец и раскатывать их на пельмени.

– О чем ты думаешь, муженек? – спрашивает Юн, кладя первый готовый пельмень на лист вощеной бумаги.

– Да я все пытаюсь сосчитать. Ему за пятьдесят.

– Я б сказала, за сорок. Ты подумай, сколько лиха он хлебнул. Бездомные всегда выглядят старше своих лет.

– Ну хорошо, может, ему под пятьдесят. Когда мы добрались до Сычуани, мне было двадцать два.

– А мне девятнадцать, – отвечает Юн.

– Хм, не думаю, что ему больше сорока пяти. – Пин качает головой, работая скалкой. – Очень хочется верить в чудо, но, боюсь, мне это не по силам.

Юн подходит к плите, наливает в кастрюлю воду и ставит ее на огонь.

– Не удивлюсь, если он еще моложе. Лет эдак под сорок.

– Скоро мы все узнаем.

Через час пельмени готовы, но Кактус все не выходит. Юн накрывает курящиеся паром тарелки мисками, чтобы еда не остыла. Пин ходит взад-назад, ломая голову над тем, что делать. Может, подняться наверх? Солнце уже село, и Пин включает люстру – сегодня особый день, и экономить электричество ни к чему.

Наконец сверху доносятся шаги. Кактус спускается медленно, осторожно, будто бы стараясь ступать как можно тише. Он останавливается у последний ступеньки. Его лица не видно за книжной полкой. Затем он опускает ногу на пол, секунду медлит, а потом выглядывает из-за угла. Увидев, что Юн с Пином ждут его за обеденным столом и смотрят в его сторону, он выходит и, семеня, направляется к ним. Мужчина идет ссутулившись, он явно ощущает себя не в своей тарелке.

– Прости, дедуля, мне так неудобно, что я надел на себя твою одежду.

Пин и Юн ошеломленно смотрят на бомжа. Он зачесал мокрые волосы назад, и теперь видно его лицо. В синей рубашке Пина на пуговицах и свободных серых штанах Кактус удивительно похож на оружейника. Именно так выглядел Пин в те времена, когда часами лил пули. Мужчина, отмывшись от грязи и сажи, оказывается достаточно молод. Может быть, даже слишком молод, чтобы оказаться их сыном. Обрубок его ампутированной конечности выступает из тонкой рубашки с короткими рукавами, словно голова черепахи, и супругам становится видно черное пятно (неужели это родинка?) прямо над извилистыми, похожими на речные русла шрамами, где когда-то находилось предплечье.

Муж с женой борются с порывом встать и обнять нищего. «Да это ж совсем я в молодости. Сейчас я словно в юности гляжу на собственное отражение в реке», – проносится мысль в голове Пина. «Да это вылитая копия моего мужа, только на двадцать лет моложе», – думает Юн. Однако супруги предпочитают не торопить события. Они напоминают себе, что, когда о чем-то мечтаешь всем сердцем, очень легко обмануться, приняв желаемое за действительное. Глаза человека, равно как и его чувства, – злейшие ему враги.

– Садись, – говорит Пин и тянется за палочками.

– Уксус дать? – спрашивает Юн.

Кактус выдвигает стул и опускается на него, с удовольствием ерзает на мягком сиденье, устраиваясь поудобнее. Пока Юн убирает вазы с фруктами, он терпеливо ждет, сжимая в руке палочки. Его пальцы чуть дрожат. Мучной аромат пельменей бьет бомжу в ноздри, но он не торопится их брать. Он смотрит на Пина, затем на Юн, а затем широко улыбается, обнажая желтые зубы.

– Давай, ешь, – Пин подхватывает палочками первый пельмень.